Русские сказки, богатырские, народные

Но могу ли я изобразить мой ужас и угрызения совести, когда ответами волшебной доски мне была доказана невинность всех гонимых мною особ. Я узнал про клевету Зловурана, но тогда, когда уже поздно мне было менять тяжкую силу моих клятв; мне невозможно было исправить проступка, учиненного мною самим в приступе ярости, и всем подробностям моего заклятия предстояло исполниться. Я мог помогать Баламиру в его покушениях к разрушению моего волшебства, но за это предстояло мне лишиться моей волшебной силы по смыслу клятв моих, которые я приносил, не задумавшись. Раскаяние мое требовало от меня таковой важной жертвы, и я не пощадил бы себя, если бы исправитель моих проступков нашелся в удобных летах к покушению на это отчаянное предприятие. Почему все мое старание я обратил тогда к исправлению неустройств, произведенных мною в дулебском царстве. Я начал воспитывать Милосвету как царицу, ибо определил через нее исправить все разорения, причиненные, по гонениям моим, в Дулебах аварами и во время бесцарствия. Я не преминул побывать и в Уннигарде, чтоб увидеть Баламира… Да, я видел вас, храбрый король, – говорил он, обратясь к нему, – и, невзирая на тогдашнее ваше отрочество, предузнал все имеющие в вас быть дарования. А чтоб не возможно было ошибиться в особе вашей по пришествии вашем в совершенной возраст, я намазал на правом вашем виске пятнышко, произведшее напоследок родинку или подобие её. Мне не осталось уже заботы о воспитании вашем, потому что родитель ваш Роас прилагал о том неусыпное старание. Я заметил также и добродетели любимца вашего Алавара и старался только внушить ему охоту к странствиям. Я ожидал из этого одной той помощи в моих намерениях, что Алавар в своих путешествиях увидит красоту и добродетели царицы дулебов, сравнит превосходство ее правления и потому побудит вас к началу вашего подвига, что по моему предположению и исполнилось.

Нечувствительно вник я в проблемы Милосветы и всех поверженных мною в несчастье до того, что уже не мог не помогать всему тому, что клонилось к их избавлению. Раскаяние мое не позволяло мне щадить себя, и я не помышлял ни о чем, кроме исправления моего преступления. Но поскольку это влекло за собой лишение моей волшебной власти, то рассудил я, прежде чем её, вопросить еще раз волшебную доску и поступить по ее предписанию.

Получив наставление и следуя ему, во-первых, отыскал я тело царя дулебского, перенес его в замок дочери моей Замиры и оставил старание о приведении его в жизненность расположениями Зимонии, как вы уже о том от неё слышали.

Потом поразмыслил я о том, каким образом сделать так, чтобы Баламир дошел до Доброслава и мог получить копьё, нужное к разрушению моего заклятия. Я узнал, что в свое время, когда Милосвета будет царицею в Дулебах, Баламир ее увидит; надлежало только вложить ей в уста, чтобы она побудила его, если он покорится красоте ее, шествовать на восток до темницы Гипомена. А чтобы ещё больше побудить его предпринять этот путь, повелел я Милосвете держать в тайне судьбу свою и не открывать никому и в том числе Баламиру. Но как я из опытов знал, что скромность для женщины – опасная заповедь, то ожидал я, что она скажет ему, каким образом узнать ему про ее обстоятельства от Гипомена, о чем вознамерился я ей в надлежащее время растолковать. А чтобы ещё больше принудить Баламира к путешествию, я сделал так, чтобы Милосвета при объявлении ему упала в обморок, покрыта была дымом и переселилась в перстень, бывший у меня на руке. После чего днем бы она присутствовала в своем царстве, а всякую ночь возвращалась в перстень; нарочно определенный к тому дух должен был переносить ее.

После того сделал я своим заклятием, чтобы к возвышению, на коем лежала дудочка и мертвая голова, или, лучше сказать, Рогнеда, нельзя было подойти ниоткуда, кроме как с востока, и чтобы с приближением Баламира зачарованный вход в пещеру Гипомена разверзся бы, а тот бы предстал перед ним при вступлении на третью ступень возвышения и, сказав ему то, что уже слышал от него Баламир, превратился в каменный истукан с медною стрелою.