Русские - собиратели славян

Основное из них — Сарское возле озера Неро, в излучине реки Сара. Его археологи относят к первым трём пунктам первичного проникновения норманнов. Мирного, кстати, сказать, проникновения. Не найдено не то чтобы следов войн и разрушений, но археологически очевидна картина, как местное мерянское население, прежде рассеянное по громадным территориям, собирается вокруг норманнской базы.

Только необходимо обойтись без иллюзий: здесь всё равно не базар, а база. Тут есть свой рынок, но свобода торговли на нём — для своих. Для обитателей фактории и её тороватых гостей. То есть тех, кто может себе позволить недешёвое и опасное в ту пору купеческое дело. Как на российские рынки не может выйти простой крестьянин, не лаской, так таской вынужденный отдавать товар перекупщику, — так и тогда лесной охотник едва ли мог притащить бунт норковых шкурок в одиночку. Из этого, собственно, и начинала строиться любая власть — из стремления такого одиночки получить защиту для своего товара или дела, да и жизни, — и из ответного предложения некой силовой формации поступить под таковую защиту. За мзду определённую, понятное дело.

Так на Руси и власть начиналась — в частности, и из таких вот факторий.

Так что крепостицы здесь, конечно, тоже строили. Поначалу для защиты от набегов вольных пиратских дружин. Затем, очевидно, здесь появлялась уже постоянная силовая администрация. Потому как не могло её не быть. Но, судя по тому, что следов от неё мы долгое время не находим, — носила она некий местный, локальный, сугубо полицейский характер. Вероятнее всего — даже выборный. Наподобие шерифов на американском Западе.

И, наконец, есть четвёртая причина спокойствия местных: эти фактории сами по себе были центрами притяжения для всего того контингента, который мало склонен ковыряться в земле, а ищет менее традиционного заработка. Грубо говоря, сюда, в фактории, стекалось всё, что было передового и пассионарного среди аборигенного населения: ремесленники, рабочие, воины, купцы, надсмотрщики за рабами и животными, представители свободных профессий. К коим по природе вещей примыкали женщины обычные и женщины вольного поведения, различные авантюристы, наёмники, обслуга и так далее. Вот они-то уже и начинали представлять собою постоянное население факторий, профилирующееся пушном и серебряном транзите, обеспечиваемом скандинавами.

Вот тут приостановимся. Ещё раз задумаемся. Постоянный контингент поселений, исключённый из местного хозяйственного уклада, но обеспечивающий альтернативную ему экономику. Экономику транзитную, эксплуатирующую исключительно местные природные и — если учитывать охоту за рабами — демографические ресурсы, но не дающую практически ничего в обмен на это. Экономика, по сути, замкнутая на обслуживание самой себя и только отдающая толику богатств местным элитам. И то лишь в той мере, в которой элиты сами втянуты в эксплуатацию местных ресурсов и населения.

По сути, это экстерриториальные поселения.

При этом население их полиэтнично и одновременно иноэтнично для местных народов, ибо составляющие его персоналии вытянуты и выкинуты из аборигенных родов и этносов. Изверги и выродки, если определять их в терминах того времени. Хотя в факториях живут славяне, живут кривичи, живут северяне, живут меряне, живут весяне, живут прочие представители местных этносов — и даже, по захоронениям судя, представляют собою большинство здешнего контингента, — на деле это уже иной этнос. Так сказать — внеэтнический.

Интересно, какое-то название среди местных народов он получал, этот внеэтнический и инохозяйственний элемент?

Конечно, да. Ибо вопрос идентификации стоял для средневекового человека очень остро. Без идентификации ты просто не мог быть и не был членом общества. Никаким — ни местным, ни пришлым. А не членов общества тогда не любили. Ибо не знали, чего от них ждать. А потому убивали. Чтобы зла не было.

И поэтому как сами жители факторий, так и окружающее их население тоже обязательно находили для данной общности некий идентификатор. Название. Имя.

Да, именно:

— gentem suam Rhos vocari dicebant.

Вот когда фраза, разобранная в прошлой части, получает окончательно точный перевод! Привязанный к месту, времени и обстоятельствам места и времени!

А на каком языке должны были говорить эти разноэтничные люди, которых внешние народы называют русами?

Ответ очевиден до крайности, не так ли?

По-русски они должны были разговаривать.

На языке межнационального общения.

А в основе этого языка должен был лежать язык несущего звена всей этой профессионально-этнической конструкции, язык заказчика и работодателя, язык поставщика товаров и потребителя услуг, язык сердца и головы этого торгово-транзитного организма. То есть язык этих самых скандинавских шаек, промышлявших торговлей мехами, рабами, мёдом и прочими товарами повышенного спроса.