Русские суеверия

«По уездам Дмитровскому, Севскому и Трубчевскому жители показывают многие места, будто бы там в погребах зарыты сокровища Кудеяра и Рытика, некогда подвизавшихся там разбойников… 〈…〉 укажут или назовут стариков, нечаянно нападавших под день Ивана Купалы на эти погреба, которые отворяются в помянутый день через несколько лет. Люди эти будто бы видели огромное количество золота, серебра, жемчуга и других драгоценностей, но взять ничего не могли, потому что стерегущий их старик не давал. Он обыкновенно приказывал принести с собою младенца, ибо, как известно, многие клады можно взять только при ангельской душе. Когда искатель возвращался с младенцем, погреба уже не находил…» (орл.).

Крестьяне многих губерний России полагали, что клады, сокровенные земные глубины, «открываются» на Пасху и в ночь на 7 июля (Иванов день). Ночь под Ивана Купалу, а также 23 мая (день Симона Зилота) считали наиболее благоприятным временем для поисков подземных сокровищ. «На дворе одного крестьянина, там, где находилась капитальная стена избы, лежал большой камень. Под этим-то камнем и находился клад. Клад этот был положен „на имя“, так гласило родословное предание. По временам клад этот летал по двору в виде голубя и в таком случае мог быть взят и другим лицом; дед рассказчика даже поймал голубя-клада и уже хотел сказать слова: „Аминь, аминь, рассыпься!“ – как кто-то крикнул: „Деревня горит!“ – дед испугался и выпустил клад, побежал в деревню, а там никакого пожара и не было. Крестьяне приписали крик этот „дьявольской силе“. Это было в ночь на Иванов день» (яросл.).

«Накануне Иванова дня, особенно в окрестностях Старой Руссы, ищут кладов и ожидают появления их в виде какого-нибудь домашнего животного, которое стоит только ударить поясом, и оно превратится в деньги» (новг.) 〈Собрание, 8〉.

Добыть сокровища помогает цветущий в ночь с 6 на 7 июля папоротник и некоторые другие полулегендарные растения, ср.: клад можно заполучить и без знания заклятия, но с разрыв-травой (если запереть где-нибудь птенцов орла или беркута, то, освобождая их, птицы принесут эту траву) (орл., вятск.). По мнению калужан, трава муравей, или разрыв, растет в глуши, «имеет листы в виде крестиков и цвет, подобный огню». От плакун-травы, как сообщено было в г. Арзамасе ученому-путешественнику XVII в. Лепехину, «плачут нечистые духи и открывается доступ ко всякому кладу» 〈Кудрявцев, 1901〉.

Согласно поверьям Вятской губернии, кладовик-охранитель должен поднять клад к поверхности земли, когда он пролежал в ней положенное время, однако безжалостно испытывает кладоискателей: «идет на них вихрем», оборачивается зверем, раздувает пожар (см. КЛАДОВОЙ).

В 1752 г. священник села Помаево (Симбирской губернии) Кирилл Михайлов, вооружившись крестом и Евангелием «от бесовского наваждения», решил добыть клад, закопанный в овраге. Но «бежал от привидений», оставив крест и Евангелие 〈Витевский, 1893〉.

«Сторожа могут появляться в самых разнообразных видах… но функция их всегда одна – не допустить к кладу. Сами сторожа могли и не появляться, но кладоискателям начинало казаться, что на них падают камни, деревья, осыпается гора; они видели, что горит их деревня, и бросались туда и т. п.; потом все оказывалось на своих местах, но клад уже был потерян навсегда. Клад уходил с грохотом в землю и когда нарушался запрет: кто-либо из копавших отвечал подошедшему человеку (а это был все тот же „приставник“), а говорить было нельзя; или кто-нибудь оглянулся, выругался» 〈Соколова, 1970〉.

«Около села Ольхова несколько человек вырыли клад: один из них с радостью воскликнул: „Ну, теперь, ребята, будет на кабак и на табак!“ Клад сейчас же провалился» (волог.).

Клад не давался жадным людям, – так, на Урале полагали, что не поровну поделенный клад уходит в землю. Навлекало несчастья и легкомысленное, неосмотрительное отношение к обретенным сокровищам.

«Раз – тому будет годов более ста, – раз казачата купались на Яике, под Красным Яром. Один казачонок взглянул вверх и увидал: из яра торчит бок кубатки. Казачонок указал товарищам. Те по ребячеству и давай кидать в кубатку камнями. 〈…〉 Разбили кубатку, а из нее и посыпались целковики. Казачата и давай согребать их, и нагребли полные подолы, и принесли домой… Следовало бы отцам-матерям, чьи были ребятишки, священника позвать и молебен отпеть да сколько-нибудь в церковь подать. Нет, и в голову никому не пришло. Зато в первую же ночь, оттого ли, не оттого ли, все те дома, куда ребятишки деньги принесли… разом вспыхнули, а от них и весь город дотла сгорел» (урал.) 〈Железнов, 1910〉.