Русские травести в истории, культуре и повседневности

Автор нарисовал сочную картину процветавшего в столице «порока мужеложства». Начал с почти научного введения в проблему: описал шесть (!) базовых позиций любовного общения мужчин, не поскупившись на сальные детали. Далее перечислил популярные места встреч «своих»: летом гуляли по Конногвардейскому бульвару, ближе к вечеру шли в Зоологический сад, пестрый от мундиров гвардейских солдат, к которым многие из «теток» (обеспеченных гомосексуалов) имели особую склонность. «Своих» находили в кондитерских и кафе на Невском проспекте, крутились возле туалетов у Аничкова моста, забегали в Катькин сад. Зимой шлялись в Пассаже и подлавливали розовощеких юнцов на звонких катках. Аноним объяснил, как именно узнавали друг друга гомосексуалы, какую роль в знакомствах играли сводники, где устраивали закрытые вечеринки, чем потчевали и как развлекали гостей. Последняя, главная часть сочинения – список этих самых гостей, отъявленных мужеложцев. Указаны также места их беспримерного служения, имена их друзей и сожителей.

Конногвардейский бульвар, место встреч с «фринами». Фотография 1860-х гг.

Аничков мост. Снимок последней трети XIX в.

Эта интереснейшая бумага – гораздо больше, серьезнее, детальнее доноса. Это настоящая, хоть и краткая, биография голубого сообщества императорского Петербурга, составленная, вероятно, в начале 1890-х годов. У неподготовленного читателя она вызовет чувство брезгливости: грубоватым языком судебно-медицинских сочинений в ней описаны разнообразнейшие любовные акты во всех анатомических деталях, названы главные их участники – члены, анусы, ляжки, всякие вообще телесные отверстия. Селадоны и любезники обращены в продажных проститутов и ненасытных расчетливых «теток», беззастенчиво «употребляющих» своих юных визави.

Как все-таки изменились времена! В пушкинскую эпоху не любили хирургически стерильной латыни и пошлых судейских слов, связь двух мужчин почитали небольшим проступком, галантным пороком, предметом дружеских, совсем незлобных, шуток, хорошим поводом сострить, набросать шарж и сочинить анекдот, чтобы после украсить ими свои мемуары. Тогда ко всему, даже самому низменному, относились с легким оттенком иронии и благородного безразличия. Аристократы правили бал, и они же были первыми травести. Им позволяли почти всё: жить как хотели, делить ложе с кем хотели, приезжать в женских платьях на придворные маскарады. Они соблазняли, не стесняясь и почти не таясь, прилюдно, во время танцев и в перерывах, в шумных жарких буфетах, между нежнейшими птифурами и чашечкой горячего шоколада. Некоторые, посмелее, талантливо интриговали в обличии нежной девицы самого ловеласа-императора. Биография ампирного голубого сообщества могла быть именно такой – в жанре «Похождений», в ритме хулиганской поэзии Пушкина. А как иначе, ведь и сами «Похождения» со всеми их селадонами, эротами, женолюбивыми юнцами и гуриями-персиянами – плоть от плоти ампирного времени.

Но 1890-е – время тусклого горожанина, знавшего все о цене и почти ничего о ценности, по меткому выражению Оскара Уайльда. Любовь считали актом сугубо половым, амурные восторги именовали «употреблением» – так было логичнее, понятнее самим горожанам, ненасытным потребителям.

За эти сорок лет голубой Петербург обрюзг, поглупел, обуржуазился. Селадоны с персиянами упорхнули прочь. Вместе с ними скрылись и юные маги перевоплощения, смазливые пажи и придворные ничегонедельцы, все эти маскарадные «барышни-кокотки». Появились травести нового городского времени – грубоватые торговки своим телом, сальным, напудренным, затянутым в пошлейший корсет. Такие не интриговали, они зашибали деньгу – на улицах, в общественных уборных, дальних комнатах модных магазинов. Те, что подороже, промышляли в частных салонах, искали отзывчивых «теток» на закрытых вечеринках, некоторые становились прожженными звездными куртизанками с богатым женским гардеробом и внушительным списком поклонников.

Одной из таких звезд был молодой человек по фамилии Зайцев, лицом совершеннейшая барышня. Приехав в столицу из Москвы, он быстро устроился, обзавелся нужными связями, посещал частные вечеринки и, как сообщает доносчик, «ввиду своей женоподобности ездил на балы общественные и частные журфиксы в дамских платьях». Ему под стать был Петр Насекин, двадцатилетний, но уже опытный травести, любимец столичных мужеложцев, «который перебывал на содержании у весьма многих, и редкая тетка его не употребляла». Обожал балы, часто ездил на маскарады, непременно «в женских костюмах до мельчайших подробностей».