Русские травести в истории, культуре и повседневности

Во время допроса капитан чистосердечно признался в том, что переодевание в женские платья было «единственным удовольствием, которое называю страстью». Он поддавался ей редко, но в тот день вновь уступил позыву. Сбрил усы, надел кринолин-«каж», приятно облегающий корсет, шелковое платье, глянцевитый парик с уложенными в два колечка волосами, игривую шляпку с лентами, перчатки, туфельки. И вышел на прогулку подлинной дамой, приятной во всех отношениях. Кто опознал в нем господина инженера и при каких обстоятельствах он был схвачен, документы не сообщают. Понятно, что это была не юношеская шутка и не пари: капитану было за тридцать, солидный по тем временам возраст, совсем не подходящий для глупого мальчишеского балагурства. Переодевание в самом деле было его необоримой страстью. В травестийном образе он любил гулять по улицам и бульварам, «чтобы манить кавалеров и знакомых товарищей и пошутить над ними от души».

Опрошенные полицией свидетели, приват-доцент Пузыревский и капитан Корпуса горных инженеров Кулибин, шуток таких не понимали и сообщили, что «в бытность их при господине Тиме за границей они действительно встречали его несколько раз прогуливающимся по улице в женском платье», и, видимо, там капитан переодевался отнюдь не ради товарищей и не для того, чтобы посмеяться над ними от души. За границей, в отличие от Петербурга, Тиме никто не знал. Там было легче гулять, кокетничать, кадрить…

Полицейских в этой престранной истории интересовал лишь «злонамеренный умысел». Не обнаружив его и не желая вдаваться в природу необычного поведения, дело закрыли. Тиме освободили, а дабы он впредь не уступал своей страсти, петербургский военный генерал-губернатор граф Суворов распорядился: «Так как подобное переодеванье дает повод к невыгодному о нем заключению и воспрещено законом, предлагается внушить о том капитану Тиме и, обязав его подпиской, чтобы он впредь не дозволял себе подобных действий».

В дореволюционной России фамилия Тиме была довольно распространенной. В бумагах нет ни имени, ни инициалов инженер-капитана. Кто же именно так любил переодевания? В Петербурге ежегодно выходил «Адрес-календарь: Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц». В выпуске за 1862–1863 годы на странице 420 перечислены все служащие Института корпуса горных инженеров. В списке лишь один офицер с такой фамилией – капитан Георгий Августович Тиме, штатный преподаватель и по совместительству заведующий институтской библиотекой. Позже он стал известнейшим уважаемым инженером, заслуженным профессором математики, специалистом в области маркшейдерского дела. Преподавал не только в родном Горном институте, но и в Николаевской морской академии (студенты жаловались, что лекции читал он скучно). В 1902 году в Горном институте даже учредили премию его имени, которую вручали воспитанникам, написавшим лучшие научные эссе. Тиме хоть и поздно, но женился на дочери пастора, имел детей. Один сын стал горным инженером, второй – морским офицером, участником Русско-японской войны.

В его послужных списках – сплошь похвалы, благодарности, награды: Станиславы, Анны и Владимиры в петлицах и на шее. Они ничего не говорят о нем как о человеке. Гораздо больше человеческого в его деле о переодевании, которое я обнаружила в фондах петербургской полиции. Была ли травестия его особым странным удовольствием? Или женским платьем и париком он обнажал истинные чувства, искал на улицах столицы опасные связи, рискуя привлечь полицию или, что хуже, сделаться мишенью шантажиста? Теперь его мотивов не узнать. Но у Тиме было множество причин отказаться от пагубной страсти: боязнь огласки, статья за мужеложство, риск опозориться, потерять пост. Так или иначе, инженер героически себя переборол, заперся в ученом кабинете, сделался примерным семьянином. Ни полиция, ни коллеги о том стародавнем конфузе никогда не вспоминали.

Глава 13. «Фрины» и «Аспазии»

В БУРЖУАЗНОМ ПЕТЕРБУРГЕ

«Порок мужеложства никогда не принимал такого размера, как в настоящее время», – сообщал аноним в записке на имя одной высокопоставленной особы. Другой аноним записку аккуратно скопировал и разослал прочим влиятельным вельможам, в том числе Михаилу Николаевичу Островскому, министру государственных имуществ. Вместе с его личными бумагами этот любопытнейший документ попал в Российский государственный исторический архив, где ныне хранится.