Русские травести в истории, культуре и повседневности

Заслуженный психиатр Владимир Бехтерев внимательно читал и аккуратно хранил эти письма в папке «Гомосексуалия». Тогда, в двадцатые годы, он много выступал перед простой неученой публикой. Уголовную статью о мужеложстве отменили, и врач совершенно свободно, даже с каким-то мальчишеским озорством, рассказывал о болезненных проявлениях любви, о гомосексуальности и трансвестизме. Говорил с чувством и без иронии, старался быть объективным и откровенным. Публика ему отвечала потоками писем с общим сквозным сюжетом: осознание себя другим, неприятие со стороны общества, любовная драма, попытка самоубийства. И в конце каждой такой исповеди – неизбежный вопрос: «Прошу, профессор, помогите, ответьте, моя любовь – это болезнь?»

Бехтерев редко отвечал, хотя и ценил своих слушателей за отзывчивость и откровенность. Двадцатитрехлетняя служащая Мирошникова, впечатленная лекцией и статьями академика, написала ему целых два письма. Первое, в октябре 1925 года, – о жизни и самоощущении. Жила она в Днепропетровске, училась в вузе. Происходила из крестьян и «о гомосексуализме в то время не имела никакого понятия». В семь лет уже работала в наймах и тогда же стала влюбляться в молодых замужних женщин. Чувств своих не стеснялась, хотя замечала, что все вокруг их осуждают. По счастью, ее никто не одергивал, за инакочувствие не наказывал. Хозяева, на которых батрачила, не обращали внимания на мужские ухватки и наряды. После революции Мирошникова вступила в Красную армию, без стеснения ухлестывала за барышнями.

«Увлечения были такие, что я не имею слов для сравнения», – писала она Бехтереву. Но чувства ее оставались неразделенными, ревность накипала, и однажды девушка чуть не покончила с собой. Ее вовремя остановили и отправили в кутузку – одуматься. В 1922 году она оставила армию и записалась слушательницей на рабочий факультет при днепропетровском Институте народного образования. Там встретила новую любовь. Кажется, впервые чувство было взаимным. «Я ее так люблю, – сообщала Мирошникова, – что она за дружбу сменила свою фамилию на мою». В эпоху НЭПа было возможно даже такое.

Несмотря на обретенное семейное счастье и радужные комсомольские перспективы, студентка все-таки мучилась вопросом, который задала Бехтереву: «Прошу, ответьте – что такое гомосексуализм? Болезнь? И как можно вылечиться? Если бы это было возможно, я бы посвятила себя науке».

Не получив ответа от уважаемого и очень занятого профессора, Мирошникова написала ему второе письмо. Напомнив содержание первого, она задала академику самый важный, самый острый вопрос: «Нельзя ли путем пересадки половых желез из женщины сделать мужчину?» Второе письмо тоже осталось без ответа.

Бехтерев и его коллеги считали гомосексуальность одной из форм половой психопатии, то есть психическим заболеванием. Но, прежде чем предлагать лечение, нужно было лучше узнать ее сущность, причины, проявления. Собственно, этим и занимались советские врачи в тот издевательски короткий период свободы, именуемый НЭПом.

«ЗАМАШКИ МУЖСКИЕ, ГОЛОС ГРУБЫЙ»

В 1924 году в психиатрическую клинику Астраханского мединститута поступила колоритная дама, именуемая в отчете «П. А. Б-ая», двадцати шести лет, крепкого телосложения, нагловатая, задиристая, развязная. Объяснила, что пришла сюда по собственному почину, чтобы избавиться от надоевшей опиумной зависимости. Отправили ее, однако, не в наркологическое отделение, а прямиком в руки сексолога Наума Скляра, изучавшего трансвестизм. П. А. Б-ая явилась в клинику одетая в модный мужской костюм, с тросточкой в руке и папироской во рту. Говорила о себе в мужском роде («я был», «я делал») и манеры имела, как сразу отметил Скляр, «чисто мужские, голос басистый, грубый». Она просила отправить ее в мужское отделение и немедленно излечить от зависимости. Врачи пообещали ей второе, но лежать она должна была в женском отделении. После уговоров задиристая пациентка согласилась и даже дала себя переодеть. На следующий день Наум Скляр отметил: «В женском платье она выглядела мужчиной, переодетым в женское платье: мужественный вид, осанка, манеры».

Начались беседы, психиатр расспрашивал о родителях, жизни, увлечениях, нарядах. Б-ая отвечала как на духу, без стеснения. С детства была пацанкой, играла с мальчишками в казаки-разбойники, лазила по деревьям, по уши влюблялась в девчонок. Серьезные отношения с женщинами начались в студенческие годы, когда училась в фельдшерской школе. Потом была на фронте Великой войны. Служила начальником санитарной части, пристрастилась к мужским костюмам, куреву и опиуму, требовала называть ее мужским именем. После, по настоянию матери, вышла замуж, но семейная жизнь не сложилась, супруг куда-то пропал. Б-ая зажила счастливо одна, работала, а в свободное время придавалась чувственным удовольствиям – опию и сафической любви. В начале 1920-х у нее появилась невеста, преданная настолько, что прощала ей загулы, измены и наркоманию. П. А. Б-ая несколько раз лежала в клиниках – хотела вылечиться от опиумной зависимости, и вот снова решила обратиться к врачам.