Русские травести в истории, культуре и повседневности

Но эскулапы ей не помогли. Отдали Скляру, мучили лекарствами и расспросами. Она нервничала, возмущалась, даже дралась, в состоянии аффекта гонялась за хорошенькими санитарками. Ее усмиряли, чем-то кололи. Продержали две недели и отпустили с миром, ведь переодевание в мужской костюм и гомосексуальность преступлением не считались, а против опия средств у медиков не было.

Наум Скляр собрал наблюдения, написал по поводу П. А. Б-ой статью и сделал вывод: гомосексуальность – это обширная область вырождения, вряд ли имеющая органическое происхождение и продиктованная психическими отклонениями и «ненормальной конституцией индивидуумов». Противоестественное влечение проявлялось внешне, к примеру в форме трансвестизма, что прекрасно подтвердил случай с пациенткой Б-ой. Так считал профессор Скляр.

С ним был солидарен другой корифей ранней советской сексологии Альфред Штесс. В 1925 году он обследовал двадцатиоднолетнюю «трансвеститку», именовавшую себя Александром Павловичем. Еще в конце 1910-х доктор предположил, что гомосексуальность – отклонение психического характера, причины которого кроются в дурной наследственности пациентов. Знакомство с Александром Павловичем убедило врача в правоте гипотезы: наследственность ее была идеальной для анамнеза. Дед по отцу – алкоголик со стажем, буйнопомешанный. Деревенские родственники его держали на цепи. Отец повторил судьбу родителя, в двадцать лет заболел психическим недугом и пристрастился к алкоголю. Страдал приступами ярости, и наученные опытом родственники тоже сажали его на цепь. (Других способов борьбы с буйными в той деревне, вероятно, не знали.) Мать и бабушка пациентки беспробудно пьянствовали. Один из братьев Александра Павловича потерял рассудок: в десять лет его сильно напугал сорвавшийся с цепи отец, и мальчик стал плохо ориентироваться в пространстве. В тридцать лет он умер от слабоумия.

Врач Альфред Штесс с пациенткой Александром Павловичем. Снято в начале лечения. 1925 г.

Познакомившись с яркой историей примечательного семейства и всесторонне изучив пациентку, Альфред Штесс пришел к заключению: перед ним типичный «шизотимик, страдающий гомосексуализмом и обремененный тяжелой наследственностью с шизофреническими налетами».

Александр Павлович с юности считала себя мальчишкой. Была задиристой, бойкой, лихо дралась. Отец (когда не буйствовал) очень ее хвалил, приговаривал: «Ну, ты у меня за сына». В пять лет девочка попробовала первую «цигарку», втянулась. Курили с отцом вместе. Иногда, как бы в шутку, надевала его шапку и пиджак. А родитель только смеялся, видел в ней сына. В двенадцать лет она пошла работать: летом плела рогожу, собирала фрукты в садах, зимой помогала отцу в лавке. Когда тот умер, девушка взяла торговое дело в свои руки. Малообразованная, но хитрая, она быстро освоила правила купли-продажи и за первый год сколотила приличную сумму. Дело пошло.

В шестнадцать лет ее почти силой выдали замуж. Жених был щуплый, неказистый, заикался и болел сифилисом. Семейная жизнь не заладилась. Супруга она возненавидела после первой же брачной ночи, бросила его и в 1919 году сменила навсегда свое имя и платье. Она стала Александром Павловичем, ушлым торговцем в ладном брючном костюме. Капитал ее рос одновременно с гардеробом и донжуанским списком. Барышня наряжалась в модные френчи с пухлыми карманами, носила аккуратную фуражку (щегольски, немного набок), брюки клеш на матросский манер, белые парусиновые боты. В руках – стек, на пальцах – жирные перстни, на запястьях – звонкие браслеты. Корыстные дамочки слетались к ней вороватыми галками, очень интересовались этой необычной «трансвеститкой», но больше – ее деньгами. Редко ей отказывали и за это получали драгоценные подарки. Сначала была Альга, потом Мария, ее сменила хозяйка съемной квартиры… Их бурный роман, как в скверной вампуке, прервал неожиданно вернувшийся из командировки супруг – понесся за Александром Павловичем с диким воплем и комиссарским наганом. На голове неловкого донжуана осталась вмятина от рукоятки пистолета. Впрочем, она и сама иногда рукоприкладствовала: почуяв измену, нещадно била любовниц, до крови, до больничной койки. Потом, конечно, были слезы, раскаяние.