Русские травести в истории, культуре и повседневности

О странном мальчишеском поведении и внешности Мисси заговорили в Мадриде. Общество осуждало родителей: они скверно воспитывали дочь. Сесто наконец сдался и передал девочку серым крысам-гувернанткам, умевшим задушить в подопечных своеволие и опасные чувства. Их начальница, суровая немка, распорядилась не выпускать Матильду из дома в куртках и кюлотах, а когда девочка стала по обыкновению плакать, кричать и вырываться, торжествующая фрау учительница удержала ее в своих железных прусских тисках, грубо выругала и отправила обратно в комнату. Родители сделали вид, что ничего не заметили, Мисси никто не поддержал. Она затаилась, поняла, что бороться по-мужски смело, в лоб – неправильная тактика. И выбрала другую – дипломатическую игру в поддавки, примерив маску послушной девочки. Матильда смирилась с ненавистными кружевами и платьями, училась вальсировать, кокетничать, делать книксены. Пришлось привыкнуть к мысли о скором замужестве. Она снимала шелковую маску послушания лишь на маскараде. В бутафорных залах, окруженная бутафорными лицами, она была самой собой – мальчишкой в бриджах и треуголке, при любимой шпаге, которой хотелось переколоть всех до одного ханжей.

Сохранилась фотография: Матильда, припудренная в стиле Людовика XV, в парчовом кафтане и сорочке с кружевным жабо. На голове – курчавый парик-«пастушок», а под носом – издевательски пышные кавалерийские усища. В этом образе мушкетера она явилась на бал и, верно, смутила грассирующих фарфоровых аристократов. А после поспешила в ателье – запечатлеть себя настоящую, в опереточном полувоенном костюме, при усах. Этот снимок бережно хранила.

Матильда в образе пажа во время маскарада Конец 1870-х гг. Частная коллекция

Ее мать тоже любила фотографироваться, особенно в ателье месье Диздери, прославленного мастера. Где-то в конце пятидесятых годов Софья вновь пришла к нему на сеанс. Сама придумала мизансцену: никаких вычурных деталей, только глухой задник, простой стул и она в мушкетерской шляпке и платье на кринолине. Объяснила идею фотографу, присела перед камерой, аккуратно разложила шелковые складки, вытащила из потайного кармашка папиросу, зажгла и затянулась: «Теперь снимайте». Получился восхитительный портрет. Княгиня строго, внимательно и чуть горделиво смотрит в объектив – так в жизни она оценивала мужчин, и, как писал мемуарист, «взгляд этот оставлял глубокие раны в их сердцах». Но главное даже не взгляд. На этом фото главная – папироска. Ее сложно не заметить, де Морни ее демонстративно выставила перед собой. Она – вызов обществу, символ свободных нравов, распущенности, фривольности. Курящая женщина есть женщина падшая. В ухоженных руках куртизанок, в их пухлых вишневых ртах папироски обращались в фаллический символ, в грубый намек на те дорогостоящие фокусы, которыми они в совершенстве владели. Понимая это, дамы из высшего общества, пристрастившиеся к куреву, дымили в безопасных местах, подальше от посторонних глаз. Даже зажечь сигарету публично – на улице, в театре, на балу – считалось верхом неприличия. Сигаретка была также символом дам-революционерок, боровшихся за права женщин получать образование, заниматься наукой. Княгиня Трубецкая, кажется, преуспела на двух поприщах: владела искусством любви, но рассудок держала в холоде и, подобно суфражисткам, ловко пользовалась им в горячих спорах с мужчинами. Папироска на фото – ее alter ego.

Дочь повторяла мать. Ее упрямые усы на снимке равнозначны фаллической сигаретке в руках княгини. Но если осторожная львица Софья Сергеевна умела в нужный момент остановиться, Мисси границ не ведала. В искусстве эпатажа и позы она превзошла мать, твердо решила стать элегантным господином, «месье маркизом», и в таком обличье счастливо прожить жизнь – как она полагала, длинную. Но прежде ей пришлось терпеливо сыграть еще одну кружевную роль – покладистой, верной супруги.

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

«Мисси забывается. Она позволяет себе немыслимое!» – возмущалась Софья Сергеевна. Ее муж стеснительно покусывал кончики усов и молчал. Матильда и правда осмелела. То вдруг убегала из дома в мальчишеских костюмах, обжималась с какими-то девками в склизких переулках, ее видели в кабаках, она курила, хлопала рюмки одну за другой. Немыслимой была и дуэль – настоящая, до крови, с мужчиной. Она дралась на шпагах с одним господином, который, впрочем, был уверен, что сражается с мальчишкой, нагло пристававшим к его пассии. Он гнал юнца и угрожал расправой, но тот назойливым оводом жужжал вокруг заинтригованной дамы, и господину пришлось бросить ему в лицо перчатку. И как мальчишка ликовал, как он мгновенно схватил ее, будто этого ждал. Назначили место, секундантов, вид оружия – шпаги. И был бой, краткий и красивый. Мисси играючи ужалила господина в руку, и тот признал поражение. А дальше, если верить рассказам Матильды, она подошла к поверженному сопернику, объявила о том, что он дрался с женщиной, и показала ему, раненому, обомлевшему, свою бесстыжую девичью грудь. Немыслимо? Пожалуй.