То, что крестьяне в черноземных областях, прежде всего на юге и юго-востоке, теряли много земли по сравнению со временем до освобождения, было неизбежно, если правительство не хотело разорить дворян: только таким образом помещики могли найти необходимую рабочую силу, поскольку плата за аренду, которую были вынуждены вносить крестьяне из-за недостатка земли, могла быть заменена отработкой. Крестьяне воспринимали выкупные платежи как весьма несправедливые, поскольку они и без того рассматривали землю как свою собственность. Многие не спешили с выкупом. Это обострило одну из сторон реформ, которую было тяжело вынести, в том числе и крестьянам: выкупные платежи затягивались на десятилетия и, если бы не вышло по-иному, могли бы после нескольких отсрочек протянуться до пятидесятых годов 20 в.
Важнейшими характеристиками реформ были, во-первых, освобождение с землей, которое исключало возможность захвата крестьянских земель помещиками в последующие годы. В этом состояло ее положительное отличие от упразднения феодальной повинности в Пруссии или освобождения рабов в Соединенных Штатах. Во-вторых, эта реформа прямо-таки навязывала землю крестьянам: крестьяне не могли — за исключением нищенского надела — отказаться от своего земельного надела и впоследствии, после наделения землей, больше не могли ее продать. Продавать землю могла только община и, как правило, только другим крестьянам. Освобождение крестьян с землей имело важные долгосрочные последствия, поскольку оно, кроме прочего, лишь в незначительной степени ускорило индустриализацию, в отличие, например, от Пруссии. Освобождение не создало, как в Пруссии, большого резерва освобожденной от земли дешевой рабочей силы. Этому прежде всего препятствовал царь, который видел в безземельном пролетариате большую опасность для социальной и политической стабильности. Освобождение дало крестьянам возможность вступить в успешное соревнование с помещиками на предмет вытеснения с земли: в 1863 г. казенные, царские и помещичьи крестьяне получили примерно треть пахотной земли европейской части России. До 1916 г. они владели около 85 % и обрабатывали почти 90 % пашни. Россия оставалась крестьянской страной. Изменение этой тенденции вызвала не Октябрьская революция, а только сталинская жестокая принудительная коллективизация.
В ходе дискуссий об освобождении крестьян часть дворян — справа и слева — все громче требовала своего рода конституционализации страны. Консерваторы видели в ней компенсацию за освобождение крестьян и одновременно гарантию того, что аналогичное ущемление их интересов больше не повторится. Царь видел в «конституционных» проектах дворян попытку ввести в стране олигархическую форму правления и воспрепятствовать освобождению крестьян с землей. Наиболее прогрессивные из его советников, такие, как Николай Милютин, Ростовцев, Ланской и др., поддерживали такую позицию царя. Александр реагировал как истинный самодержец: он публично вынес порицание сторонникам конституции и в одном случае приказал удалить виновного из столицы. Когда в 1856 г. московское дворянство снова выступило с такими требованиями, царь открыто дал им отповедь: «Мне известно, что… Московское дворянское собрание обсуждает вещи, которые не входят в его непосредственную компетенцию… и касаются изменения принципов, лежащих в основе государственных институтов России. Изменения во время моего десятилетнего правления, которые были осуществлены с пользой… достаточно подтверждают мои постоянные усилия, по мере возможного в заданном мною порядке улучшать различные сферы государственного строительства… Право инициативы в отношении главных частей этого постепенного усовершенствования принадлежит исключительно мне, и неразрывно связано с самодержавной властью, доверенной мне Богом… Никто из вас не имеет права опережать меня в моей постоянной заботе о благе России и принимать предрешения о существующих принципах ее государственных учреждений. Ни одно сословие не имеет права говорить от имени другого. Никто не призван к тому, чтобы прежде меня выступать поверенным в бедах и нуждах государства». Одному из представителей дворянства Александр заявил: «Я даю тебе мое слово, что я был бы готов на этом троне сразу же подписать любую конституцию, если бы был убежден, что это будет полезно России. Но я знаю, что Россия завтра распадется на отдельные части, если я сегодня сделаю это». Министру внутренних дел Валуеву, который в начале польского кризиса представил ему проект, по которому выборные представители должны были участвовать в обсуждении законодательства, Александр в 1862 г. возразил, что на будущее он не против конституции, но такой проект в данный момент был бы преждевременным.