Теперь — откуда берется само это ощущение неизбежности. Common sense устроен так, что он оценивает не столько силу и мощь «желающих перемен», сколько
Это свойство common sense тесно связано с фатализмом: сила — преходяща, она может ошибиться, обломаться, встретиться с превосходящей ее силой, и еще неизвестно, «кто кого сборет».
Слабость — фундаментальная характеристика. Если что-то «еле держится на ногах», то уже все равно, насколько сильна и бодуча та сила, которая намерена это что-то свалить. Оно все равно упадет, оно обречено упасть — неважно уже, от чего.
В этом смысле common sense очень далек от понятия вины. В общем-то, неважно, кто именно и почему толкнул падающего, раз он уже не держался на ногах [27]
.Слабость же «масса» определяет очень простым способом — поскольку образцом слабости для себя является она сама (опять же, тут пора предложить дефиницию: масса — это совокупность людей, от которых ничего не зависит), то слабость другого она измеряет прежде всего по
Common sense не уважает и не ценит то, что он понимает и ощущает «близким себе». В этом смысле советская власть выдохлась — и потеряла остатки народного уважения — именно тогда, когда стала «разъясненной», «вполне понятной».
Произошло это задолго до перестройки — однако, именно перестроечная «гласность»
Таким образом, common sense есть
В каком-то смысле это «идеология конца света»: для «здравого смысла» мир уже закончился, причем без его участия. Остается только адаптироваться к сложившемуся порядку вещей, постаравшись максимально обезопасить себя от болезненных переживаний. Сказанному не противоречит то, что common sense поощряет определенные невеселые мысли: зато они заглушают более сильные страдания.
Эта тема «заглушки», «заговаривания» имеет и иное развитие — здравый смысл обожает фигуры недоговоренности. «Ну вы сами все прекрасно понимаете», — говорит носитель common sense в тех случаях, когда дело касается вещей, которые желательно оставить неопределенными. От собеседника (естественно, находящегося в том же поле «здравоосмысленности») ожидается согласие, выраженное столь же неопределенно: «Ну какая у нас жизнь? Сам понимаешь…» — «Ну да… Гады, до чего довели».
Важно отметить, что в любых жалобах, исходящих от лица «здравого смысла», нет и не может быть никакого возмущения и «желания что-то изменить». Возмущение, протест — реакция личная и опасная, разрушающая унылое согласие здравоосмысленных. Напротив,
Скажем больше. Здравосмысленная оценка мира как юдоли скорбей предполагает, что эти скорби, в общем-то,
Вот о чем молчит common sense, вот какое утешение он предлагает массе. Вот та услада, что таится в здравосмысленном жевании общих мест — «все плохо, мы гибнем, сделать ничего нельзя»: ведь тот, кто все это пережевывает, в кругу таких же, как он, «простых людей», сам-то надеется выжить, и даже не очень сомневается в этом.
В глубине души «здравомыслящего» есть место самодовольству и даже беспечности.
Ибо человек, по-настоящему напуганный и отчаявшийся, совершенно не способен смаковать свои страх и отчаяние. И если он будет о них говорить, то совсем по-другому.
Синдром россиянина
Есть темы, на которые говорить не хочется, но вроде бы надо. Обычно в таких случаях принято играть лицом брезгливую гримаску — «вот, еще мараться». Не буду играть гримаску. Мне и в самом деле противно, но все-таки.
Да, объяснюсь. Поводом послужили суммарные впечатления от жежешного жужуканья по поводу двух событий — изнасилования и убийства Ани Бешновой узбеком-гастарбайтером и избиения Александра Белова, лидера Движения Против Нелегальной Иммиграции, неизвестными лицами.