Русский

Они издавали вибрирующие звуки, которые неслись в гулкую пустоту купола, возвращались обратно, рождая в душе Сержа тревогу, больное беспокойство, необъяснимую тоску. Серж присутствовал при неизвестном обряде, который творился в церкви, и его тайный смысл, казалось, был противоположен тому, что обычно совершалось в храме.

Вспыхнул яркий источник света, ударявший белым лучом в раскрытые ладони и шевелящиеся пальцы. В этих ладонях появился зеркальный шар, который быстро вращался, отбрасывая на стены и своды зайчики света. Казалось, летит крутящаяся метель, белые вихри снега, и в каждой пролетавшей снежинке был заключен графический знак, буква неведомого алфавита, загадочный символ. Серж пытался рассмотреть эти символы. Некоторые были похожи на цифры, другие на геометрические фигуры, третьи, в виде иероглифов, изображали людей и животных. Было такое чувство, что эти символы по-новому толкуют привычный мир, вскрывая его подоплеку. Дают новые имена всему, из чего состоит мир. Указывают на его истинный центр, откуда истекают мировые энергии, идет управление миром. И это пугало Сержа, искажало его сознание, страшило открывавшейся бездной.

Звуки загадочного песнопения смолкли. Шар исчез, и вместо яркого источника света вокруг стола зажглись светильники. В их свете под капюшонами золотилась борода отца Иннокентия, возникал «журавлиный» нос служителя, появлялись изможденные лица сестер с темными провалами щек.

Отец Иннокентий сдернул со стола черную скатерть, и под ней в маслянистом свете открылась икона, та самая, которая недавно казалась Сержу вратами в чудесную страну, где ожидают его среди дождей, снегов и листопадов мама и бабушка. Отец Иннокентий поставил икону на ребро, так что в свете огней замерцали разноцветные лепестки и алые крылья, золотые нимбы и голубые хитоны. Взял топор, ударил по иконе, откалывая от нее деревянный ломоть. Стук удара, легкий треск сухой доски, падение на стол отсеченного ломтя подействовали на Сержа как удар в сердцевину мозга. Словно топор разрубил какую-то, питавшую мозг вену и оттуда хлынула кровь.

Отец Иннокентий продолжал рубить икону, словно изводил ее на лучины, и каждый удар отзывался в Серже как кровоизлияние в мозг. Топор вонзался в череп, глаза заливала красная горячая гуща, боль была нестерпима, и он видел, как осыпаются с иконы разноцветные лепестки, разлетаются, словно бабочки, ангелы, святые и праведники. Топор крушил ворота, ведущие в райскую страну, разрубал дорогу, покрытую осенними листьями, серебряными снегами, алыми и голубыми цветами, оставляя рытвины, через которые нельзя перебраться. Наносил удары по темной избе, в которой мама и бабушка который уж год поджидают ненаглядного сына и внука. И теперь их встреча становилась невозможной, и от этого – невыносимое горе, сухое, без слез сотрясение груди, и такое чувство, что кровь течет из глаз, из ноздрей и ушей и голова разваливается на множество разрубленных ломтей.

Служитель поставил среди обломков иконы металлический сосуд. Стал сыпать в него порошки, крошить сухие коренья, лить неведомые растворы. Над сосудом задышало едкое зеленоватое свечение. Служитель поднял один из светильников, и в сосуд потекла тонкая струйка огня.

С шипением и грохотом, как взрыв, прянул из сосуда красный шар пламени. Поднялся в купол храма, расширяясь, выплескивая протуберанцы, словно огненное чудовище размахивало руками и крыльями, танцевало в воздухе, и святые и праведники, апостолы и пророки на алтарных иконах кричали от ужаса, заслонялись от адского огня.

Отец Иннокентий шагнул к послушнице. Рванул вниз ее траурное облачение, обнажая белые плечи, сочные груди, сияющий, как мрамор, живот. Огладил ее всю от сосков до темной кудели лобка. Жадно впился губами в хохочущий алый рот. Она дрожала белой шеей, отбрасывала рукой за спину стеклянно-черные волосы. Вырвалась из объятий отца Иннокентия, пробежала босиком в темный угол храма, накинула на голое тело меховую шубу до пят и выскользнула из церкви на улицу. Ее счастливый смех таял за воротами церкви.

Отец Иннокентий сорвал облачения с другой послушницы. Ослепительно сверкнуло молодое белое тело. Огненно и жгуче засверкали глаза. Хлынули на плечи стеклянные черные волосы. Отец Иннокентий целовал ее в хохочущие красные губы, в соски, в дышащий живот. Обнимал ее колени, припадая золотой бородой к дрожащим бедрам. Женщина оттолкнула священника, босая, не касаясь пола, скользнула в темный угол. Развевая шубу, выбежала из храма, в синий морозный воздух с фиолетовыми фонарями. Две ведьмы неслись в ночном небе среди призрачных реклам, туманных лучей, как огненные кометы.

Серж, потрясенный, выбежал из храма, видя на ледяных степенях ртутные отпечатки босых женских ног.

Глава девятнадцатая