Русский

Он шагал мимо солнечной белой поляны с голубыми сугробами, на которых блестели цепочки лисьих следов. И было радостно, ярко глазам. Душа ликовала, исполненная сил и мечтаний. Жизнь казалась ему бесконечной, сулила восхитительное творчество, небывалую любовь, необъятное счастье. Он смотрел на высокие елки, усыпанные малиновыми шишками, и молил кого-то, кто видел его в лесах, послать ему знак, что мечты его сбудутся и счастье его не минует. В ответ на его молитву из-за елок вылетела синяя сойка, пролетела над ним, уронив с крыла каплю лазури.

Ночная дорога блестела голубыми вспышками льда. Над зубчатой стеной деревьев горели звезды, белые, зеленые, розовые. То замирали, образуя великолепные узоры, сверкающие письмена, лучистые знаки. То начинали мерцать, трепетать, волноваться, словно во Вселенной поднимался ветер, от которого жарко разгорались небесные костры, летели многоцветные искры. Своим лицом он чувствовал дуновение вселенского ветра, глаза покрывались слезной радужной пленкой, и ему казалось, что из Вселенной несется к нему безмолвная весть, огромное и прекрасное слово, которое он должен прочесть. И тогда ему будут явлены тайна жизни и смерти, связь звезды и цветка, имена безымянных предков и судьба ненаглядной России, окутанная дивной загадкой. Он шагал, глядя на звезды, веря в свою прозорливость, зная, что ему суждено разгадать тайну мира. И от звезд к дороге вдруг прянуло стоцветное диво, сверкнуло тысячью радуг, оглянулось прекрасным лицом и кануло. Было темно, лишь горел у обочины лед, словно на него упало перо жар-птицы.

Дорога сверкала от весеннего солнца. Опушки дышали цветным туманом. Ивы горели, как пасхальные свечи. От белых черемух пенилась даль. В колеях бежали ручьи. Черная земля покрывалась белыми и голубыми цветами. Изумрудные рощи дрожали от пения птиц. Он шел по дороге, и перед ним, не касаясь земли, шла прекрасная босоногая женщина в венке из красных цветов. Он хотел поймать подол ее прозрачного платья, целовать вплетенные в ткань колокольчики и ромашки. Она пробежала по озеру, по солнечным водам, и там, где летели ее босые стопы, расцветали белые лилии.

Он вышел к деревне и стоял под березой, на которую осень повесила золотую серьгу. Шел холодный тяжелый дождь. Деревня темнела сырыми старыми избами, и не было над ними дымов, петушиных криков, признаков человеческой жизни. Он пошел по лугу к крайней избе. Дождь хлестал по плечам, его бил озноб. Изба казалась безжизненной. Облетевшие кусты в палисаднике. Косые наличники окон. Вода толстым слоем бежала по стеклам. Он поднялся на цыпочках, заглянул в окно и увидел маму и бабушку, сидящих в избе. Им было холодно, и они кутались в кофты. Бабушка тихо дремала, из-под съехавшей косынки выбились седые волосы. Мама перебирала шерсть в распоротом старом одеяле, и он узнавал линялую ткань, под которой в детстве было ему так тепло и уютно. Он знал, они обе ждут его в этой сумрачной холодной избе, терпеливо, долгие годы, зная, что когда-нибудь он придет. Он силился постучать в окно, привлечь их внимание, но не мог шевельнуться. Смотрел сквозь бегущие струи на их любимые лица, звал их и плакал.

Он проснулся в слезах и не мог понять, где находится. Лишь постепенно вспомнил, что это церковь, он лежит на топчане в церковном чулане, куда укрылся, сморенный усталостью, чтобы дождаться окончания службы и обратиться за духовной помощью к отцу Иннокентию.

Было темно, лишь слабо светилась дверная щель, и в этот проем доносились странные звуки. Это были гулы, звоны, дребезжания, подобные тем, что доносятся с ночных болот, населенных бессчетными тварями. Лягушки, головастики, личинки стрекоз, жуки-плавунцы, улитки, водомерки, ночные мотыльки, скользящие змеи и ящерицы. Все звучало, трепетало, перемещалось, издавало свисты, шелесты, кваканье. Иногда звуки сливались, образуя ровный гул. Иногда распадались на отдельные бульканья, хлюпанья, свисты, словно болотные существа перекликались, звали одни других. Или все вдруг стихало, как если бы над болотом пролетала большая бесшумная птица, и, накрытые ее лунной тенью, болотные твари испуганно замирали, пережидая опасность.

Серж поднялся и осторожно выглянул. Храм был погружен во мрак. Не горели лампады и свечи. Не было видно золотой резьбы иконостаса, иконописных ликов.

Посреди церкви был установлен стол, накрытый черной материей, на нем горело несколько светильников, стоял сосуд, лежал топор, а вокруг в островерхих черных капюшонах стояли четыре человека. Это они издавали странные звуки, они свистели, щебетали и булькали, словно под капюшонами у них были птичьи клювы, невидимые свистульки и дудки. Это была неумолкаемая песня или молитва, произносимая на таинственном наречии, на котором изъяснялись ночные духи, когда наполняют лунный воздух своими прозрачными трепещущими телами.

Серж не сразу узнал отца Иннокентия, его долгоносого помощника и двух изнуренных послушниц, похожих одна на другую, как сестры, проживающие жизнь, исполненную лишений и тягот.