Русский

— Так у вас есть доказательства? — удивился Любавинский. — Какие? Где они?

— В углу вашей гостиной.

— Неужто в портфеле?

— В портфеле. Один местный житель, Иван Потапов, если быть точным, передал мне металлические пластины, пять штук, найденные им у реки Чуни. Пластины были спрятаны в каменный ящик — ну, это он так сказал, — который частично развалился при ударе о землю… Это предположение. Итак, Иван извлек содержимое ящика и до поры припрятал. Я ведь эти два года потратил не только на изучение местности, но и на расшифровку. Эх, не все я понял, знаний недостаточно… Поначалу-то все было просто: найдена копия «Книги бытия».

— Ах, это было бы наиболее правильным объяснением…

— Еще бы! Знаете, как начинаются тексты на всех табличках? «Бе решит бара Элогим Эт га шамайим вэ эт га арец!».

— «Сначала сотворил Бог Небо и Землю…»

— Именно. Но дальше читаю и не верю своим глазам… Нашей планете угрожает гибель, заметьте, уже десятая в истории человеческой цивилизации. Есть аналогия между найденными табличками, скрижалями Моисея и утверждением монотеистической религии. Все эти события давали человечеству шанс измениться. Причем с одной важнейшей целью — избежать уничтожения. Когда-то на перемены отводились века, но теперь мы ограничены во времени.

— А судьи кто?

— Тот, кто сотворил, имеет право судить. Вселенский разум, некая сила, которую одни привыкли называть Господом, а другие просто Высшей справедливостью.

— Элогим?

— Именно. Сила Сил, Суть Сущностей. Бог.

— И какой приговор нам вынесут?

— Приговор уже вынесен. Так сказано в расшифровке, которую я сделал. Час расплаты за беззаконие пока еще не так близок, но…

— Беззаконие?

— За пренебрежение десятью заповедями, если угодно. И за возведение их ежечасного нарушения в ранг закона современного бытия.

Профессор Любавинский сидел в кресле в глубокой задумчивости. Он машинально прикладывался к рюмке с коньяком, хотя та уже давно была пуста. Его отношение в Андрею Владимировичу всегда было покровительственным, заботливым. Он верил в таланты Куликова, всегда считал его своим лучшим учеником. И с тех пор как Куликов покинул стены университета и отправился в большую самостоятельную жизнь, судьба так и не подарила профессору другого такого же смышленого, въедливого, прилежного и смелого студента. Видать, перевелись все. Но в данный момент Виктор Демьянович с тоской подумал, что его гордость и надежда науки российской слегка спятил на почве длительного пребывания вне цивилизации.

«Хорошо еще, если помешательство временное», — подумал Любавинский.

— Не позволите мне для начала взглянуть на ваши пластины? — все-таки попросил он Куликова.

Тот взял портфель, открыл его и осторожно выложил на стол сильно потрепанную кожаную папку.

— Что это?

— Тут бумажные копии, сделанные под копирку.

— Ну что вы, право, Андрей Владимирович? — Любавинский, который в общем-то не ждал сенсаций, все-таки был разочарован. — Какое же это доказательство, дорогой мой?

Тогда Куликов уже без всяких колебаний извлек из портфеля табличку и протянул ее доктору.

— Да, — протянул Любавинский, разглядывая письмена. — Штука необычной работы. Холодная какая! Но с чего вы взяли, скажите на милость, что эту железку не изготовил какой-нибудь наш доморощенный умелец?

— Простите, где тут логика? — с обидой в голосе произнес Куликов, нервно засмеявшись. — К чему? Это ж надо, во-первых, сделать работу столь искусную, как эта, а потом еще отправиться на край света, в тайгу, в глушь, куда доехать-то — уже подвиг. Находка ценнейшая, я в сем убежден. Поэтому и решил до поры спрятать остальные четыре. Вот только эту взял с собой. Нет, Виктор Демьянович, определенно эти таблички не плод земного труда. Неужели вы не чувствуете? Между прочим, этот материал температуру не меняет ни при каких физических условиях! Опять же, я расшифровал…

Куликов не договорил. Он замер, глядя на профессора с досадой и легкой обидой. Любавинский спал. Пригревшись у камина, расслабившись от выпитого коньяка, он похрапывал, сидя в своем уютном кресле.

Андрей Владимирович вздохнул, аккуратно взял табличку и папку, положил в портфель и на цыпочках, стараясь не разбудить любимого учителя, вышел из комнаты.

— И куда ж теперь пойти? Не к Троцкому же? Впрочем, а вдруг это поможет?

Андрей Владимирович с печальной улыбкой вспомнил, как пытался донести до властителей России смысл тунгусского явления. На удивление, легко удавалось ему договориться о встречах, сначала с самим Императором, Самодержцем Николаем Вторым, а после уже с Георгием Евгеньевичем Львовым, министром-председателем Временного правительства, бывшим по совместительству еще и министром внутренних дел.