Метаморфозы определяют это время. Яркий пример – авангард. До революции он был маргинальным явлением, совершенно незамеченным современниками. Сразу же после революции стал востребован советской властью. Это произошло отчасти по недосмотру или недоразумению внутри самой власти: главный большевик Владимир Ленин не любил «футуристов» и не доверял им, но нарком просвещения Анатолий Луначарский бразды правления искусством передал в руки Давида Штеренберга, который и привлек авангардных художников. Авангардисты почувствовали себя свободными во всех своих начинаниях – от индивидуального творчества до глобальных проектов в масштабах всей страны. Ими была осуществлена реальная попытка перекроить и выстроить заново всю структуру государственной политики в области искусства. Результаты этой работы превзошли все ожидания.
Но как только у большевиков «руки дошли» до культуры, ситуация поменялась на противоположную – авангардисты были изгнаны со всех постов и должностей, а Отдел Изо Наркомпроса со Штеренбергом во главе закрыт (1920). Альянс авангарда с властью длился менее трех лет. На место «под солнцем» пришла АХРР (Ассоциация художников революционной России), чтившая традиции передвижников и культивировавшая реалистическое искусство. Эти традиции устраивали власть своей простотой, социальной направленностью и ангажированностью. Власть еще более упростила эти традиции, превратила их в жесткие правила и использовала в создании канонов соцреализма – идеологии, которая стала править всей советской культурой.
Эти десятилетия – довоенные тридцатые и послевоенные сороковые-пятидесятые – русская культура выглядела изолированной, спрятанной за железным занавесом. Авангард был забыт совершенно и никакого его присутствия в художественном пространстве страны не наблюдалось.
Исторический путь России был трудным, тернистым, изобилующим катаклизмами. России досталось испытаний – как никакой другой стране. На первую половину века пришлись три революции и три войны, которые опустошали страну, лишали ее самых талантливых, самых лучших людей. Никто точнее Осипа Мандельштама не определил это время: «Мне на плечи кидается век-волкодав».
Сталин умер в 1953-м. Страна хоронила вождя и плакала. На самом деле она хоронила не только вождя, но и целую эпоху. Не стало одного человека и пошатнулась, стала рушиться целая политическая система. Новая эпоха началась не сразу. 1956 год и ХХ съезд. Знаменитая речь Хрущева о культе личности.
Общество отреагировало мгновенно. Правильно это время называют «оттепелью». Как весной тает снег и оживает мир природы – так и тогда ростки нового сознания, нового мировоззрения, новой свободы стали пробиваться повсеместно. Появилась надежда на будущее, открылись невозможные ранее возможности, строились планы. В искусстве забурлила новая жизнь.
Ветер перемен остановить невозможно. Отдельные дуновения просачивались даже сквозь железный занавес и образовывали свое собственное воздушное течение. В период «оттепели» оно уже набралось силы и задувало мощным потоком.
Именно из этого потока возникло новое направление в искусстве, которое еще не исследовано в достаточной степени. Его представителей называют и нонконформистами, и шестидесятниками, и «вторым авангардом», и «советским ренессансом». Каждое из этих названий по-своему справедливо и определяет какие-то грани явления, но исчерпывающего термина пока не найдено. Может быть термин «советский ренессанс» по своей парадоксальности в наибольшей степени выражает суть явления.
Но дистанцируемся от терминологии. Сравнение с классическим авангардом дает интересные результаты и демонстрирует несомненное сходство. У авангардистов – полная маргинальность на ранних этапах, дальше издевательств общественное внимание не распространяется. Чтобы заставить о себе говорить, нужно применять радикальные методы. Скандальные выставки, общественный эпатаж с участием полицейских приставов и так далее. У шестидесятников почти тот же набор средств – «квартирные» выставки, участие милиции и прочих репрессивных органов, уничтожение произведений с помощью бульдозеров.
C точки зрения стилистической будет справедливым сказать, что авангардные традиции шестидесятники унаследовали в большей степени от европейского, чем от русского авангарда. Когда они начинали, русский авангард еще был спрятан по запасникам, а западный – доступен в книгах и альбомах, привозимых из Европы. Но когда, наконец, дошла очередь и до русского авангарда, то с ним обнаружилось стилистическое родство, и даже в большей степени, чем с европейским.
Чтобы понять шестидесятников, нужно прочувствовать новизну их внутреннего горения, которое сохранялось, чтобы в один момент вспыхнуть новым пламенем. Запреты только усиливали внутренний огонь. Они почувствовали себя поколением, которому все доступно и все возможно. Они почувствовали свою самоценность.