Русский балет Дягилева

Однажды мне случилось быть в Альгамбре, когда Брайан и Гарольд вошли в партер в парадных вечерних нарядах с длинными белыми перчатками, переброшенными через руку, держа трости с серебряными набалдашниками и цилиндры и выглядя как парочка Оскаров Уайльдов. Моя мачеха была поражена их видом и приняла их за иностранцев. Я слишком нервничал в мои пятнадцать лет, чтобы сказать, что эти двое являются моими большими друзьями из Итона. Меня утешало лишь то, что в бельэтаже они не могли увидеть меня[1031].

Это одно из ранних свидетельств реакции, которую вызывали в середине десятилетия денди-эстеты из числа поклонников Дягилева.

В воспоминаниях, написанных вскоре после смерти импресарио, Жак-Эмиль Бланш заметил, что «в степень влияния [Русского балета] на университетскую молодежь Британии едва ли можно поверить»[1032]. Бланш говорил от лица человека знающего, однако как портретист эпохи, включивший отца и сына Актонов в свои модели, он явно основывал свои наблюдения на ограниченном круге примеров. В Оксфорде, где Брайан Хоуард и Гарольд Актон числились в Крайст-Черче, самом элитарном колледже университета, балетомания действительно заразила сборище денди. Эти двое замышляли балет о королеве Виктории, с невероятным распределением ролей, с Актоном в роли Литтона Стрэчи – неосуществленный проект, предвосхитивший на три года дягилевское вторжение в Викторианскую эпоху с «Триумфом Нептуна» Сачеверела Ситуэлла. И другие балеты студентов колледжа были удостоены, по крайней мере, упоминания в прессе – в частности, бурлескное представление «Петрушки» и «Шопенианы», поставленное Любительским драматическим клубом Кембриджа как часть «Рождественского ревю» 1926 года[1033].

Среди исключительно мужской университетской элиты Дягилев нашел идеальную публику для своего репертуара середины двадцатых – зрителей, настроение которых гармонировало с новым французским духом, с модернистским шиком. Благодаря своим связям денди проникали в манящий русский круг, укрепляя связь между «декадансом» и балетом. В «Мемуарах эстета» Актон вспоминает, как он во время краткого визита в Париж позировал Педро Прюна и болтал с «новейшими открытиями» Дягилева о «зависти и интригах», бушевавших за кулисами. Актон был в доверительных отношениях с леди Кунард, которой он восхищался не менее, чем ее дочерью Нэнси, и именно в компании этой замечательной хозяйки он в последний раз ужинал с импресарио после спектакля, который смотрел в Ковент-Гарден из королевской ложи с королем Египта Фуадом[1034]. В те годы, когда его зарисовки разодетой публики премьерных спектаклей украшали страницы светских новостей на страницах британского «Вог», Сесил Битон распространял свое восхищение Русским балетом на личность самого импресарио. «Дягилев стал моим героем, – написал он позже, – появление Дягилева, одетого, как денди, в Монте-Карло, в Венеции или в “Савой-гриле” в Лондоне вызывало у меня восторг». На площади Сан-Марко, во время пребывания в Венеции, начинающий фотограф, бывший на дружеской ноге с преданными Дягилеву персонами, такими как баронесса д’Эрланже, ее дочь, принцесса Фосиньи-Люсенж, леди Диана Купер, леди Кунард и леди Абди, Битон, завладев вниманием импресарио, рассыпал перед ним на столике кафе «груду» эскизов и фотографий. В отличие от Оливера Мессела, выпускника Итона, автора золотых масок, использованных в «Зефире и Флоре», Битон заказа от своего героя не получил, но был допущен на репетиции[1035]. Брайан Хоуард, чьи любительские балетные выступления приводили в гнев его отца, также установил личные отношения с участниками труппы. Самый большой друг Антона Долина, эстет и ярчайшая фигура среди «золотой молодежи», он нарисовал костюмы и декорации для одного из многих балетов Долина в ревю. В 1927 году вместе с Эдвардом Гаторн-Гарди Хоуард организовал матросскую вечеринку в купальне Бэкингем Палас Роуд, где Литтон Стрэчи, Таллула Банкхед, Рэймонд Мортимер и «фривольная» толпа лондонцев праздновала возобновление «Матросов», а Серж Лифарь появился в своем костюме из «Триумфа Нептуна»[1036]. Здесь, как в капле воды, отразился изысканный, изощренный мир ранних романов Ивлина Во.

Аристократы стиля, денди брали за эталон Ситуэллов, элегантный триумвират, чье смешение искусства, легкомыслия и вкуса к жизни стало символом поколения. О 1920-х годах Сирил Конноли вспоминал: