Русский балет Дягилева

Когда Дягилев в ноябре 1924 года вернулся в Колизеум, восторженная публика приветствовала его. Однако, несмотря на то что в программке было немало знакомых имен, сама труппа изменилась. Вместе с чемоданами и ящиками, набитыми костюмами и декорациями, еще один вид багажа пересек пролив Ла-Манш – аура аристократизма и увлечение модернизмом, характерные для великосветских салонов, которыми труппа обзавелась за годы, проведенные за границей. Произведения, зачатые в лоне художественного рынка Монте-Карло и Парижа, были обращены лишь к одной части когда-то широкой лондонской публики Дягилева – прежде всего к той, которая отдавалась снобизму, эстетической элегантности и провозглашаемой ею франкофилии. В свои последние годы, с 1925 по 1929-й, Русский балет стал зримым воплощением ценностей и стиля жизни английских денди-эстетов.

В 1924 и 1925 годах Дягилев дал три сезона в Колизеуме, выплачивая часть долга за «Спящую принцессу» Освалду Столлу и владельцам Альгамбры. Как и в послевоенные годы, балет давали в каждом из двух шоу, шедших в один день. И вновь труппа лидировала в афише наряду с такими артистами, как Нобл Сисл и Юби Блейк, двое из многих чернокожих музыкантов, покинувших Америку ради сравнительно более свободных от предрассудков берегов Европы: этих многих указывали мелким шрифтом между объявлениями о репертуаре и исполнителях и рекламными анонсами[1017].

В 1918 и 1919 годах галерка потеснила партер в дягилевской аудитории – то был верный знак появления новой, широкой публики, приблизившейся к самому краю сцены. Сейчас, однако, свет рампы редко «золотил» зрителей галерки. Напротив, он заливал ложи и партер, освещая эксцентричные наряды заполонивших их модных обитателей. С 1924 по 1929 год Дягилев с презрением отвернулся от зрителей, которых он однажды очаровал. Вместо них он культивировал элиту, определявшую самые модные тенденции конца десятилетия, – людей искушенных, заимствовавших свой стиль из Парижа, а эстетические взгляды – у Ситуэллов. В бытность, когда британский балет героически боролся за создание своей прочной основы, Дягилев создал свою особую публику из ревностных поклонников с Бонд-стрит и искателей удовольствия среди представителей высокой богемы.

«Весь мир высоколобых интеллектуалов и снобов здесь был представлен», – заметил Арнольд Беннетт по поводу толпы, заполнившей Театр Лицеум, где Дягилев открывал сезон по доступным для широкой публики ценам в ноябре 1926 года[1018]. Но даже ранее чем за год до переезда из мюзик-холла на «законную» сцену «мир снобов» занял видное место на дягилевских спектаклях. «Насколько лучше любого респектабельного театра Колизеум подходит модной публике, – писала “Ивнинг стандард” на следующий день после возвращения туда Дягилева в ноябре 1924 года. – Любой мог заметить это прошлым вечером, когда там было скопление мужчин в белых жилетах и дам с гладко зачесанными волосами и увешанных жемчугом, собравшихся приветствовать Русский балет, которые в антрактах фланировали по фойе и общались друг с другом в манере великих оперных дней в Ковент-Гарден»[1019].

В это последнее пятилетие «золотая молодежь» присвоила Дягилева себе. Ее представители следовали за труппой из театра в театр, их болтовня и их наряды давали пищу для колонок о слухах и светских сплетнях, а само это легкомысленное окружение становилось неотделимым от новейшего искусства Дягилева. «Скетч» опубликовал в эти годы множество фотографий танцовщиков труппы, полдюжины биографических очерков о самых знаменитых из них и кучу репортажей о премьерных спектаклях[1020]. Благодаря Мэриголд, скрывавшейся под этим псевдонимом журналистке еженедельника, неустанному хроникеру вечеров и премьер, перед нами могут предстать «важные и искушенные зрители», которые «неотступно следовали за Русским балетом» в середине и конце двадцатых годов[1021]. Вот ее описание открытия сезона в Театре Его Величества в 1926 году: