Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943

В 11 часов утра была повешена русская шпионка.

– За чем или за кем она шпионила? – перед этим поинтересовался я в канцелярии.

– Кто его знает, утверждают, что она была шпионкой.

– Был образован суд?

– Стоит ли созывать суд из-за какой-то шпионки?

– Думаю, что стоит.

– Хочешь созвать суд из-за шпионки? Жалко стало старуху?

Мне ничего не оставалось, как молча покинуть помещение.

После казни я долго смотрел на повешенную. Ей было лет 50. У нее были натруженные руки. Одета она была в лохмотья. Женщина висела, раскачиваясь под порывами студеного ветра, склонив голову набок и вытянув босые ноги. Башмаки с нее сняли.

Гражданское население паковало свои пожитки. Большая его часть покинула хоздвор еще ночью. Теперь же поступил приказ окончательно очистить территорию от посторонних. Это было 27 ноября 1941 года, столбик термометра опустился до 20 градусов мороза. Машин для перевозки русских никто не выделил, и им – старикам, женщинам и детям – до указанного села предстояло проделать путь длиною в 10 километров пешком по степи. Я снова увидел мужчину с орлиным носом. От него остались только кожа да кости, а нос стал еще больше. Он висел как мешок на двух костылях.

– Послушай, Вилли! – сказал я Рюкенштайнеру, указывая на колонну беженцев. – Вам приказано доставить в Чугуев овес. Возьмите с собой в повозки больных.

Он тут же согласился и приказал Огасе:

– Скажите людям, чтобы они подождали за пределами хозяйственного двора. Я возьму с собой больных и детей.

Мне довелось наблюдать, как орава численностью более ста человек попыталась штурмовать повозки. После Рюкенштайнер рассказывал:

– Я вынужден был отгонять мужиков пистолетом, чтобы освободить место для женщин и детей. Ты думаешь, что они сделали это добровольно? Микшу пришлось стаскивать их с повозок за шиворот. Да и клетки с курами мне пришлось поставить на снег. Представляешь, какой поднялся гомон! Я должен был взять клетки с курами на военную повозку. Да где это видано?

1-й роте удалось пробиться к нам из Гавриловки. Они были вынуждены оставить там раненых. Позже капитан Мэдер с 3-м батальоном вновь атаковал Гавриловку. Село стояло уже пустым. Последние двери и окна были выбиты, а печи разрушены. Русские хорошо знали, что немцы не могли ночью вынести пребывание на морозе. Раненых они добили штыками, всех до единого.

Мы принялись приводить хозяйственный двор в состояние обороны. По углам были оборудованы позиции для противотанковых средств. Противопехотные орудия поставлены позади огорода, а на флангах – минометы. Слева тянулись оборонительные линии гроссмейстерской дивизии^[66]. Вместе с нами она образовывала чугуевский плацдарм.

Нам удалось соорудить великолепную конюшню для 30 лошадей, но они мерзли. Пришлось увеличить численность животных в этой конюшне еще на 50 коней. По утрам ведра с водой были покрыты коркой льда. Надо было очищать ото льда все 80 ведер. В конце концов в одном помещении стояло уже 130 лошадей! Одна-единственная авиабомба могла обездвижить всю нашу роту! А Хельцлу было все нипочем. В белом овчинном полушубке он прогуливался по двору взад и вперед.

Однажды ночью русская штурмовая группа оказалась перед хоздвором. Ее обнаружили еще раньше, но часовые подпустили группу на 20 метров, а потом открыли огонь из пулемета. На месте остались лежать 15 убитых. Троих раненых взяли в плен, которые рассказали, что у русских не осталось ни хлеба, ни мяса, и они перебиваются тем, что удается раздобыть в близлежащих селениях. Во время атаки позади атакующих ставились пулеметы. Ох уж эти комиссары! Они выдавали за правду то, что нам надлежало услышать.

Я разместился вместе с Рюкенштайнером и штабсбешлагмайстером Фойгтом из Вены. Когда он стал подковывать первую лошадь, черного Принца, огромного шестигодовалого мерина, смотреть на это сбежалась вся рота. Такого мы еще не видели! Копыто выглядело так, как будто его отполировали. Края железной подковы деликатно обхватили копыто. Кончики гвоздей были искусно подогнуты, отточены и после посадки в копыто выглядели словно красивые глазки.

– Теперь ты у меня побегаешь! – довольно улыбнулся Фойгт, шлепнул рукой по крупу лошади, обошел вокруг нее, потрепал по холке и вдруг заорал на собравшихся зевак:

– Марш по местам несения службы! Чего тут собрались?

Все со смехом стали расходиться. А вечером, свободные от дежурства, мы с Рюкенштайнером сели рядом с Фойгтом за стол. Теперь этот 45-летний мужчина вел себя тихо. Из своей кузни он притащил лампу, и у нас в комнате было светло. Время от времени приходил его помощник и подбрасывал в печурку совок дорогостоящего угля. Фойгт выпивал глоточек шнапса и углублялся в чтение.

– Не правда ли, – вдруг заявил он, отрываясь от книги, – мы же образованные люди. Сидим тут в центре России в окружении снега и льда и читаем поучительные вещи, чтобы взять это потом на вооружение.

Фойгт был убежденным австрийцем, но у него хватало ума, чтобы избегать злословия в отношении немцев.