Часовые надевали на себя оставленные гражданскими лицами меховые шубы и сшитые из мешковины рукавицы на ватной подкладке. На ноги поверх сапог нацеплялись сплетенные из соломы галоши. По ночам столбик термометра опускался до 30 градусов мороза. Мы ходили по обледенелому снегу и обматывали лица шарфами, спасаясь от колючего ветра. Лучше всех чувствовали себя те люди, которым удалось разыскать или взять в качестве трофея русское зимнее обмундирование: ватники и валенки.
Соблюдение необходимых формальностей дежурным унтер-офицером занимало около получаса. Он совершал обход всех трех постов, предупреждая часовых, чтобы те соблюдали бдительность в отношении холода, противника и воров, после чего, замерзший, возвращался в караульное помещение, где его напарник уже все подготавливал для сдачи смены. Поскольку нам с Эрхардом нравилось дежурить на пару, то нами была придумана укороченная процедура, позволявшая осуществлять контроль всего за 10 минут. Хитрость заключалась в том, что на внешний пост мы назначали самого надежного человека непосредственно из нашего взвода, с которым обговаривался особый сигнал. Нам оставалось только сидеть в жарко натопленной караулке и через каждые 10 минут ожидать доклада по телефону о том, что все в порядке. Идея принадлежала Эрхарду, так как он был опытным связистом. В результате мы экономили много времени и были избавлены от излишней беготни. Позднее, когда Фукс узнал о нашей хитрости, он одобрил этот план и сделал его обязательным для всех дежурных унтер-офицеров.
– Неужели нас хотят оставить здесь на всю зиму? – спросил как-то Рюкенштайнер. Каждый раз, когда он заходил в караульное помещение, его очки так сильно запотевали, что он почти ничего не видел.
– Возможно, нас опять переведут во Францию? – заметил Эрхард. – Ведь не бросят же здесь без зимнего обмундирования!
– Может быть, не хватает транспорта?
– Это просто какое-то безумие.
Такие разговоры в караульном помещении позволяли себе только бывалые солдаты. Молодые 20-летние парни, фолькс-дойче из присоединенных стран, молча страдали от обморожений, расстройства желудка, люмбаго, потертостей ног, сыпи на теле и других загадочных недугов. Но и юноши из числа рейхдойчен, подлинные воспитанники Третьего рейха, также не имели пока морального права обсуждать вопросы службы.
Рюкенштайнер с пистолетом на боку никогда не спал перед заступлением на пост, предпочитая трепаться о всякой ерунде. На этот раз он завел разговор о перевороте в Вене и о каком-то богемском найденыше из приюта для мальчиков.
– Что за найденыш? Ты о ком? – решил уточнить Эрхард.
– Как о ком? – оглядываясь по сторонам, вопросом на вопрос ответил маляр. – Подумай!
Он немного выждал и шепотом произнес:
– Это Гитлер!
– Вот уж старик мой порадуется, когда я напишу ему об этом, – рассмеялся Эрхард.
Тут зазвонил телефон. Рюкенштайнер схватил телефонную трубку:
– Да! Что? Мюллер? Пьяный? Немедленно ведите его сюда.
– Вылакал наш шнапс? Негодяй! Ну, погоди у меня! – вне себя от ярости заорал Эрхард.
Через десять минут двое парней приволокли Мюллера. Тот едва стоял на ногах и не мог связать двух слов. Но Эрхард сразу все понял.
– В расположении женщины, черт возьми! А я тут, в карауле! – выкрикнул он и выбежал наружу.
Нам с трудом удалось выведать у Мюллера, что произошло. Он рассказал, что из Чугуева прибыли две женщины, чтобы забрать припрятанные продукты питания.
Фыркая, вернулся Эрхард. Самое интересное заключалось в том, что на кровати Хиртлинга сидели…
– Как вы думаете, кто? – вскричал он. – Наталья и Валя! А вместе с ними обе женщины, прибывшие из Чугуева. А Хиртлинг, собака, позволил себя приголубить. Они ласково беседовали о чем-то по-славянски.
В это время Мюллер, лежавший на топчане, громко захрапел.
– Эта свинья напился, вместо того чтобы пристегнуть кобуру и сменить меня на дежурстве, если самому от женщин ничего не надо, – сетовал Эрхард, а мы с Рюкенштайнером громко хохотали.
– Луна пошла на убыль, – отсмеявшись, сказал Рюкенштайнер. – Станет теплее.
Как и все солдаты, он свято верил в воздействие луны на погоду.
Наступило Рождество, мой любимый праздник, но долгожданный мир только отдалился, поскольку незадолго до этого Гитлер объявил войну Соединенным Штатам[76]
. Наступили мрачные дни. Приказное веселье искренностью не отличалось. Да и чему было радоваться? Не покорив старый континент силой оружия, мы получили вторую задачу: разделаться с новым континентом. В Берлине должны были все же подумать, как нам вести войну с Америкой. Ангелы нации, наверное, заплакали, увидев, как Божьи образа забились в конвульсиях. Если бы ангел спустился с небес, чтобы прочистить горящими углями рот провидцу – Гитлеру, как бы он себя почувствовал в качестве духа грешника? Горящие угли оказали бы лучшее воздействие на этот рот, чем на нас несколько порций шнапса на Рождество, львиную долю которого захапали себе штабы, казначеи и прочие тыловые крысы.