Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943

– Америка! – разорялся Рюкенштайнер. – Возможно, на будущий год мы будем стоять уже в Миннесоте^[77]. Тогда я увижу своего брата. Он работает там маляром! – И тихо, так чтобы могли услышать только мы с Циппсом, добавил: – Фюрер бросается на пол и бьется в конвульсиях, когда в ярости. Чего еще ждать от этого мистика!

Ночью мне приснился сон, будто бы мы с матерью и Эрхардом оказались на острове Боркум^[78] и в поисках гостиницы стали прогуливаться по берегу моря. Возле большого отеля Эрхард сказал:

– Слишком хорош для нас. Следуй за мной!

С этими словами Эрхард остановился, затем стал уменьшаться в размерах, сделался совсем крошечным и растворился в воздухе. Мы с матерью после долгих поисков нашли огромный, по всем признакам пустой дом и прошли по пяти комнатам, устеленным коврами. Шестая была обставлена мебелью из чистого золота в стиле барокко. В этом просторном помещении находиться было приятно. Я сразу же снял этот дом для нас.

Утром я рассказал сон Эрхарду.

– Вот что значит Рождество, – покачав головой, глубокомысленно заявил он. – Помнишь, год назад я поехал домой в Ингольштадт и вернулся назад с рождественскими подарками для всей роты?

Накануне Нового года на шести подводах мы отправились в Чугуев. Мне приказали забрать из ремонтной мастерской наше орудие и две новые повозки с боеприпасами. Согласно полученным указаниям нам следовало держаться железнодорожной линии и следовать по грунтовой дороге, по которой можно было проехать. По ней мы могли избежать встречи с войсковыми колоннами, двигавшимися в обоих направлениях по главной дороге, забитой санями, повозками и машинами.

Мы отправились в путь. Дул северо-западный ветер и шел сильный снег. Температура опустилась до 15 градусов ниже нуля. С ресниц свисала белая бахрома, закрывая глаза. Ветер дул прямо в лицо, и первые полчаса у меня неоднократно возникало желание вернуться. Но мне хотелось посмотреть город. Полюбоваться на освещенные электрическим светом улицы, сходить в кино. Увидеть множество девушек и женщин, которых, как говорили, этапировали в Чугуев из всей прифронтовой зоны. Я согревал себя мыслью о посещении солдатского казино, где можно было встретить старых знакомых, а также выпить чашечку кофе. Мне представлялся горячий душ в казарме. В общем, город казался землей обетованной.

Из носа стали свисать сосульки. Лошади обросли шерстью и, казалось, были очень довольны представившейся возможностью хорошенько подвигаться. Мы шли рысью, пригнувшись к холке лошадей, чтобы легче переносить порывы ветра, и время от времени осматривали друг другу кончики носов, чтобы они не побелели от холода, подшучивая над налипшим снегом на наших головах. На груди у нас образовался панцирь из снега и льда. Наряду с Микшем, Карглом и Коглером с нами ехали не менее смешные трое возничих из других взводов. Все, кроме меня и Фербера, вели еще дополнительных лошадей на поводу.

Иногда вьюга прекращалась и становилось совсем тихо, когда ветер прекращал завывать в проводах. Вдоль железнодорожного полотна стояли низкие стойки, на которые были натянуты телефонные кабели. Стойки с расстоянием становились все меньше и меньше, исчезая из виду в бесконечной белоснежной дали. Под порывами ветра провода начинали издавать высокий свистящий то возрастающий, то затихающий звук, под который мы скакали рысью, словно всадники из потустороннего мира. Сильные и теплые лошади энергично двигались вперед, а мы раскачивались в седлах то вверх, то вниз. Это было приятное ощущение симметрии, приходящее во время длительной ровной езды.

Кругом простирались бесконечные пологие и гладкие белые поля, покрытые льдом и снегом. На протяжении всех 20 километров пути мы не встретили ни одного человека. Люди, скорее всего, праздновали наступление Нового года, пили пунш, отдыхали и устраивали салюты. Прощай, старый год! Где-то там, в уходящем году, осталось висеть или бродить наше позабытое и заброшенное, напуганное мерным стуком копыт второе «я», которое через жалобное пение проводов взывало к нам, затерянным в зимней глуши.

Мы не мерзли. И если бы не встречный ветер и наледь на наших ресницах, которые отливали серебром, словно очи древних богов, то можно было бы и забыть, что нам приходилось скакать до Чугуева на сильном морозе по ледяной пустыне. Это напомнило мне охоту на лисиц в английском Дерби, в которой мне довелось принять участие пять лет назад во время моего путешествия в Лландидно^[79]. Тогда мне очень понравился бытующий там обычай разбивать в защищенном от ветра гигантскими камнями месте походный буфет, чтобы охотники могли пропустить по стаканчику согревающего.