Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943

На следующее утро при 30-градусном морозе мы двинулись в обратный путь. Ветер затих, и воздух был удивительно чистым, весело светило солнце. Местность просматривалась на 10 километров и более. Отделяющее нас от расположения роты расстояние мы спокойно преодолели за два часа. В обед мы были уже на месте, где нам выдали новогодний шнапс из расчета одна бутылка на троих человек.

Мороз усиливался, и в конюшне становилось слишком холодно. Упряжь задубела и стала как камень. Ручей, наш источник воды, покрылся полуметровым слоем льда, и у нас стало возникать опасение, как бы он не промерз до самого дна. Мы еще раз попытались проконопатить все щели и окна, заткнуть двери, а конюшню вдобавок обложили навозом вперемешку с сеном.

Но для противника мороз был наилучшим помощником. Он высадился в Феодосии, а под Ленинградом нашим войскам пришлось отойти назад. Как говорили, по собственной инициативе. Под Москвой нам нанесли поражение. В долгих разговорах по вечерам солдаты не переставали ломать себе голову: неужели мы настолько слабы? К тому же увольнение Браухича и события в Африке! А русские, вместо того чтобы слабеть, становились все сильнее. Мы это чувствовали на себе: ночные атаки стали проводиться все чаще, количество артиллерии увеличилось, и русские пушки часто стали вести беспокоящий огонь, добивая до нашего хоздвора.

Всегда, когда солдаты остаются без командования, рождаются самые нелепые слухи. Так было и у нас. Говорили о предстоящих отпусках, о том, что нас перебрасывают в Португалию, о танковых парадах у нас и в России, об отстранении Рунштедта^[82], о том, что на переписку с домашними наложен запрет, об ожидаемой весной высадке в Англии, об огромных потерях от мороза, о депрессии, охватившей генеральный штаб из-за поражений в Африке и России.

Все это подтачивало боевой дух солдат! Гитлеровские тирады и речи годились только для гражданского населения Германии. Но когда он взял командование на себя^[83], это вызвало сильный дискомфорт в войсках, который ощущали все, вплоть до командира орудия. В конце концов, Гитлер был всего лишь ефрейтором. Неужели он разбирался в военном деле лучше генералов?

– Фюрер разработал и выиграл военную кампанию против генералов. Она была столь же стремительной, как наше продвижение во Франции, – заявил Хюбл.

– Франция! Французы – не русские. Они со страхом выходят в открытое поле и сразу же сдаются, если не чувствуют трехметровый слой бетона у себя над головой.

После отстранения Гальдера, Браухича и Гудериана во главе армии не осталось ни одного человека, который вызывал бы доверие у солдат. Стало складываться мнение, что войсками начали командовать различные подпевалы, действуя в ущерб вооруженным силам. После того как нас послали в русскую зиму без теплой одежды и рукавиц, ожидать можно было чего угодно. Об этом, конечно, в открытую не говорили, только по ночам, когда попарно заступали на пост, втроем в блиндаже, во время игры в тарок или скат, на перекурах в длительных маршах, в минуты паники и в письмах родным и близким. В эти новогодние дни появилась ужасная карикатура, в которой изображалась картина боевых действий в 1960 году с подписью: «Дряхлый фюрер во главе своих войск при переходе через Миссисипи». В эти месяцы и возникла мысль о необходимости устранения существовавшей системы. Она стала распространяться везде, где у людей хватало мужества на это. Но для того чтобы перейти от слов к делу, потребовалось пройти горький путь, полный крови и слез.

В качестве запоздалого новогоднего подарка нам выдали по одной бутылке вина на троих человек. Должно было быть больше, но, как разъяснил нам Фукс, десять бутылок разбилось при доставке.

– Разбились, как же! – хмыкнул Эрхард.

– Вы что-то сказали? – переспросил Фукс, сверля его глазами.

Эрхард буркнул что-то невнятное, а Рюкенштайнер прикрыл рот ладонью.

– Итак, десять бутылок разбилось, – подытожил Фукс.

Вечером к нам постучали, и Хиртлинг открыл дверь. На пороге в своих передниках стояли Наталья и Валя, дрожа от страха.

– Что случилось? – спросил их Хиртлинг.

– Нехорошо, – на ломаном немецком залепетали они. – Шнапс! Мужчины! У вас! О-о!

Окончательно испуганные, девушки, дрожа всем телом, вошли в комнату и просидели на корточках почти до 10 часов, пока Хиртлинг, которому надо было заступать на службу, не проводил несчастных до их хижины.

Он сменил Дзуроляя. Тот пришел весь замерзший и злой, поскольку Хиртлинг рассказал ему о том, что здесь произошло. Понося все и вся, Дзуроляй не переставал причитать:

– О боже! Такое в румынской армии было бы невозможно! Вас бы выгнали, немедленно выгнали с позором…

– Это почему же? – поинтересовался Мюллер, который ничего не знал о нравах, царивших в балканских армиях.

– «Почему же»! – передразнил его Дзуроляй. – И это спрашивает унтер-офицер! Что я слышу? Две женщины пришли добровольно, а их в 10 часов вечера отправили домой во время пересменки между дежурствами! Боюсь, что так мы проиграем войну!

С этими словами Дзуроляй скорчил глубокомысленную гримасу и со стоном завалился на свою койку.