Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943

Повсюду лежал высокий снег. В самом нашем расположении мы проложили тропинки, вдоль которых образовались своеобразные снежные заборы. Это было очень полезно, так как русские снаряды взрывались обычно при ударе о твердую поверхность, и снег служил надежной защитой. На третий день с востока налетела снежная буря, и стало темно как ночью. Снег валил из плотных черных облаков, и на улице не было видно ни зги. Пронизывающий ледяной ветер проникал во все щели. С подветренной стороны навалило огромные сугробы высотой в 3 метра, накрывшие избы и блиндажи. Странно, но пруд снежный ураган почти не тронул.

Отопление в домах было простым. Однако каменные печи требовали море дров, которые мы заготавливали из разрушенных изб, зарослей акаций, железнодорожных шпал и столбов. Дров с одного разрушенного дома хватало всего на две недели.

Темнело быстро, смеркаться начинало уже в 3 часа дня. К этому следует добавить изнуряющую всех рядовых и унтер-офицеров постовую службу. Обычно приходилось час стоять в карауле, затем можно было лечь на высокие нары в душном помещении со спертым воздухом, в котором горели фитили, съедавшие кислорода больше, чем трое мужчин. Когда становилось особенно холодно, время стояния на посту сокращалось до получаса. Во время тревоги – каждую ночь по два, а то и по три раза – все хватали свое обмундирование и снаряжение и, на бегу одеваясь, пулей вылетали наружу, бросаясь к орудиям. Обычно отхода противника назад на исходные позиции приходилось ожидать час, а иногда и два.

Питание было скудным. Дневной рацион состоял из трети буханки хлеба, 30 граммов жира или мармелада. В обед из полевой кухни выдавали айнтопф^[85], по утрам и вечерам – бутылку сладкого чая из полевых цветов. Раздача масла, русского чая, не говоря уже о шоколаде, воспринималась как праздник. С сигаретами перебоев не было, 5 штук каждому ежедневно.

Мы навещали знакомых в блиндажах. Эрб, распутный парень со многими отличиями за храбрость, был порученцем у обер-лейтенанта и поймал еврея, который выдавал себя за русского. Командир Эрба сказал:

– Проклятое отродье! Я выведу тебя на чистую воду! Эрб! Выведите его наружу!

– О, господин! – на немецком языке залепетал пленный. – Я украинец.

Немецкий окончательно выдал его. Стало совершенно ясно, что это еврей. Обер-лейтенант сделал новый знак своему порученцу. Эрб схватил мужичонку за шиворот, выволок наружу из блиндажа, дал пинка и пристрелил.

А вот что рассказал санитар 3-го батальона:

– Во время последней атаки, когда противнику временно удалось пробиться к блиндажам, в специально выделенном под лазарет доме я застал шестерых наших солдат, которые перед отходом выкалывали раненым русским глаза и отрезали им языки. После нашей контратаки мы застали их еще живыми, и оберштабсартц^[86] приказал сделать им смертельные инъекции.

Не могу не привести рассказ Дзуроляя, который недавно вернулся из госпиталя в Харькове после лечения обмороженной коленки:

– Возле Мерефы, там, где мы продирались через болота, с воздуха высадился партизанский десант^[87] и навязал бой тамошнему строительному батальону, чинившему мост. И хотя партизаны в ходе боя были перебиты, им удалось сжечь мост. А в Харькове с обморожениями лежали тысячи немецких солдат. Многие из них во время ампутации конечностей умирали, так как их ослабленный организм не мог перенести наркоза.

Однажды утром русские перебежчики, которые всю ночь пролежали в овраге, привезли с собой на санках тяжелораненого. Наши попытались напоить его чаем, но он закричал от боли. Мы решили проконсультироваться в батальоне о том, что с ним делать дальше и получили ответ:

– Если транспортировке не подлежит – расстрелять.

Тогда фельдфебель Хильдебранд застрелил его со словами:

– Это сорок шестой.

Вернулся солдат нашего полка, которого русские взяли в плен и отправили назад с заданием сделать чертеж оборонительных укреплений. Если он не вернется, то иваны грозились расстрелять его товарища, оставшегося в заложниках. По его словам, позади передовых линий у противника почти нет войсковых частей, а в качестве тягловой силы используются быки. Что будет с этим солдатом? Скорее всего, его ожидает военно-полевой суд. А как поступят русские с его товарищем? Расстреляют? Интересно, о чем думают русские командиры и наши начальники? И как поступать отдельным людям, оказавшимся между подобными жерновами?

Несмотря на частые бои, всяческие неожиданности и напряженные работы по укреплению огневых позиций, нас одолевала скука. Почты не было уже больше недели. Воспоминания призрачных картин прошедших прекрасных времен, которые мы рисовали себе лежа на нарах, способствовали усилению игры воображения, пробуждению новых надежд на будущее и тоски по родине. Перед моими глазами вставал отцовский садик и букетик фиалок на столике под грушей. Я слышал жужжание пчел в гулкой тишине родного края и видел семейные праздники. Возможно, это являлось признаком слабости, которой подвержены люди.