Вечером у меня поднялась температура. Предположительно грипп. Я мучился от головных болей и целый день провалялся в постели, поскольку был слишком слаб, хотя при положении сидя и стоя температура спадала. Но стоило кому-нибудь прикоснуться ко мне, как меня опоясывала боль, проникая до кончиков волос. Прослышав про мою болезнь, пришел Хюбл, с которым мы недавно поссорились из-за того, что я поддел его, заявив, что он завидует старым фельдфебелям, ставшим офицерами. Мы поговорили и помирились.
23 февраля, в день Красной армии, мы ожидали, что противник предпримет нечто грандиозное, но были приятно разочарованы, когда вечером с песнями и громкой болтовней перед нашими блиндажами возникло 15 пьяных в стельку русских. Наши через рупоры обещали им свободу, хлеб, шнапс и сигареты, если они перейдут к нам. Потом разведчики доложили, что они, протрезвев, отошли назад к железнодорожной линии и открыли огонь. Дал о себе знать и бронепоезд.
Вечером командиру батальона капитану Хюберу вручили Рыцарский крест. Оказывается, наш батальон неожиданно для всех занял первое место в дивизии, хотя все считали, что он ни на что не годен. Но надо признать, Хюбер управлял своими подразделениями железной рукой, и это чувствовалось по тому, как он разговаривал по телефону. Капитан всегда был прав, спокоен и в приподнятом настроении.
– Представляю, как разочарован капитан Мэдер, – заметил Хюбл, – ведь он считался первым претендентом на получение Рыцарского креста.
– Такое часто случается в армии. Ты считаешь, что заслужил награду, а орден получает другой.
– При этом следует отметить, что мы прибыли сюда всего за два дня до решительных боев, и Хюбер, если так можно выразиться, снял сливки, взбитые Мэдером, получив от него хорошо подготовленные позиции.
– Наберитесь терпения, – встрял Мюллер. – Справедливость восторжествует. Нас всех ожидает крест – за доблесть.
Все рассмеялись.
– Нам надо поздравить комбата, – заметил Хюбл.
Он очень не любил покидать свой дом, но, поразмышляв, все-таки решил отправиться вместе со мной на командный пункт батальона. Мы поздравили господина капитана, пожали ему руку и получили от него изрядное количество шнапса, а также ящик сигарет для взвода.
– Глядите! – встретили нас сослуживцы. – Игра стоила свеч!
Через три дня температура и головокружение прошли сами собой, но голова при малейшем к ней прикосновении все еще продолжала болеть.
– Похоже на отравление, – заявил батальонный врач, к которому я обратился.
Под глазами у меня были черные круги, но вшам моя температура не понравилась, и они пропали.
Пришли нерадостные известия о судьбе Флорича, которого вместе с его людьми нашли в поле раздетого и исколотого штыками.
В первых числах марта огонь русской артиллерии снова усилился. Один снаряд попал в наш дом, пробив жестяную крышу, словно газетную бумагу, и разворотив двери. В это время мы лежали на нарах, да к тому же у меня разболелся зуб, добавив страданий к мукам голода. Я все еще не отваживался есть, помня о пережитом отравлении. Пойти к зубному врачу у меня не было сил.
От попадания снаряда с чердака посыпался мелкий мусор, и комнату заволокло пылью. Мы чуть было не задохнулись. Стало темно. Послышались крики. Я вскочил и стал себя ощупывать. Вроде бы цел, не ранен. В полутора метрах над моей головой в стене виднелась большая дыра. Снаряд, пробив перекрытие и стену, вылетел во двор и там взорвался, ранив часового в ногу.
Я стал звать товарищей по именам. Когда пыль осела, все были на ногах. Тут к нам ворвался Хюбл и заорал:
– С меня хватит! Немедленно приступить к сооружению нормального бункера!
Огонь противника был силен, но страх еще сильнее. Весь день мы провели под домом в сыром подвале, а ночью принялись сооружать из него настоящую крепость, потеряв при этом много места. Теперь в нем могла спать только часть нашей команды. Затем перенесли дверь в доме на безопасную сторону.
Сильный артиллерийский огонь неожиданно для всех привел и к положительным результатам. Разрывы снарядов открыли часть буртов с запасами овощей, которые раньше нам найти не удавалось. Каждую ночь по три часа мы, стоя в снегу, раскапывали их, орудуя кирками и лопатами, чтобы отрыть картофель, свеклу и кочаны капусты, которые шли на столь необходимый корм для лошадей. Пришла колонна машин, и к извлечению съестных сокровищ присоединилась чуть ли не половина батальона. В следующие дни пошел снег и дал нам возможность проводить работы и транспортировку добытого в светлое время. Копать твердую как камень, промерзшую на 60 сантиметров вглубь землю с помощью нашего слабенького шанцевого инструмента было не просто.