Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943

После обеда пан Вольфганг фотографировал девушек. Затем у Циппса вновь состоялись танцы. Я пытался изучить шаги краковяка. Павлина и Валя раньше жили в Харькове и знали европейские танцы. Фукс и Крюгер выступали в качестве господ, что, учитывая их неуклюжесть, со стороны смотрелось довольно смешно, а обычные девушки превратились вдруг в настоящих красавиц. Они пели песни, в которых ощущалась необъяснимо трогательная суть, придавшая пению особую мощь.

Вскоре произошел курьезный случай. Павлина вернулась домой в 22:30 и, прокравшись к себе, думала, что ее никто не заметил. Но как бы не так. Ее приход не укрылся от всевидящего ока Волизы. Он поднял по тревоге караул, заставил часовых изложить в письменном виде, кто в этот час находился на улице, приказал вести наблюдение за домом Вали и доложить, кто будет провожать ее с вечеринки. Тревога была напрасной. Фукс и Деттер сидели у себя в ночных рубашках, готовясь ко сну, я читал книгу в доме с колодцем, Бернгард спал сном праведника, а Циппс был в служебной командировке в Чугуеве. Так что поймать никого не удалось. Только Мерц шлялся где-то в округе и, пробираясь домой окольными путями, провалился в воду по пояс.

Это был самый прекрасный период нашего пребывания в селе Зарожном! Правда, из-за возникшей кутерьмы с девушками все чувствовали себя немного виноватыми и стали присматривать друг за другом. Фукс пригласил меня к себе.

– Этот Бернгард какой-то странный, а вы как думаете? – сказал он.

Я попытался осторожно отшутиться, но Фукс оборвал меня и прямо заявил:

– Давайте говорить начистоту. Этот парень дурак, и я ищу причину, чтобы избавиться от него. Он все равно всю войну провел в маршевых батальонах.

– Да, но Бернгард является кандидатом в офицеры, и ему необходим фронтовой опыт.

– Я не могу послать его на фронт, так как он спотыкается на каждом корне от дерева. И вообще, какой из него кандидат в офицеры! – внезапно рассвирепел Фукс. – Терпеть не могу это прозябание во втором эшелоне! Я сам стану командовать взводом и сменю Хюбла на передовой!

Я знал Фукса уже более двух лет, и мне было известно, что всю войну он провел в помещении канцелярии, и поэтому сказал:

– Фельдфебель Хюбл никогда не станет гауптфельдфебелем.

– Еще как станет! Деттер и Шобер хорошо знают свое дело. И ему просто остается наладить внутреннюю службу, определять порядок смены часовых и проводить построения личного состава.

На улице мне повстречался Мерц, который с улыбкой заявил:

– Фукс мечтает стать офицером, болезнь всех фельдфебелей. Но не стоит беспокоиться, он никогда не продвинется наверх. Может быть, ему просто что-то нужно здесь?

С этими словами Мерц забарабанил пальцами по своей груди.

В доме с колодцем была гостья. Приехала вторая дочка хозяина. На вид ей было лет 16–17.

– Господин бравый немецкий солдат не будет возражать, если Марфа останется? – спросили меня домочадцы.

Мне было все равно. Бернгард читал свою любимую книгу, а я занялся приготовлением пудинга, попробовав который Марфа зацокала языком.

– Теперь у нас есть повод организовать вечеринку, – заявил Бернгард. – Пожалуй, приглашу-ка я Юлю с приятелями.

Я согласился, тем более что у нас в доме были великолепные деревянные полы, словно предназначенные для танцев. Однако выяснилось, что приглашенная молодежь категорически отказывалась переступать порог этого дома.

– Это потому, что наш хозяин комиссар, – сказал Бернгард.

– Глупости. Комиссар – это нечто вроде бригадира или прораба.

– Но он большевик. Все равно что у нас партайгеноссе.

– Разве ты будешь считать почтальона плохим человеком только из-за того, что он член партии?

Он разозлился и принялся что-то рассуждать о демократии.

– В древности у народных масс считалось, что демократия – это господство большинства, – со смехом прервал я разглагольствования Бернгарда. – А сегодня демократия, в частности в России, – это целый полк функционеров, плохо оплачиваемых и продажных партийных секретарей.

Он задумался, и пыл его несколько угас.

– У нас в Австрии… – снова начал было Бернгард.

– Ты хочешь сказать, что Дольфус с Шушнигом^[97] были демократами? – оборвал его я. – Прошли те времена, когда народ мог править исходя из своей мещанской доброжелательности. Слишком много бестий развелось. Открой глаза. Каждый третий ворует, распутничает, лжет и занимается убийствами.

Какое разочарование в людях! Какими заблуждениями на Западе все же наполнен их образ мыслей! Я решил раскрыть глаза на правду моему соседу по комнате:

– Приглядись к живущим в этом доме! Разве его хозяин большевик? Бригадир в колхозе – вот кто он. Рахитичный ребенок, пишущий стихи…

– Как ты сказал? Она пишет стихи? И, конечно, посвящает их Сталину?

Я обозвал его ослом и вышел из комнаты. Глупости, творимые грешниками, были мне милее, чем утверждения этого человека.