Русский иероглиф. История жизни Инны Ли, рассказанная ею самой

К концу 1969 года началось новое политическое движение, весьма странное, о котором и сейчас мало пишут. Так называемое разоблачение участников организации “16 мая”, к которой можно было отнести кого угодно, я даже не уверена, что она в реальности существовала. “Культурная революция” обернулась хаосом взаимных интриг: практически каждый руководитель наверху, каждая массовая организация внизу сводили счеты со своими врагами, выискивались всё новые и новые объекты репрессий. Видимо, Чжоу Эньлай тоже воспользовался этой ситуацией, чтобы навести порядок, как он его понимал, и среди прочего дал поручение разобраться в смерти Ли Лисаня. Это было воспринято как приказ. Нужно понимать, что начиная с 1968-го партийные организации практически уже бездействовали, вместо партийцев на предприятия и в учреждения прислали военных, которые руководили всем, от заводов до университетов. А военные как рассуждают? Начальник приказал разобраться, значит, будем разбираться.

И тут Ляле, которая потихонечку стала в деревне успокаиваться, опять похужело: услышав в мобилизационном докладе новость о распоряжении Чжоу Эньлая, она вдруг собралась написать дацзыбао, чтобы рассказать то, чего другие не знают.

– Ляля, что ты можешь знать? Мы же были там.

– Нет, я знаю, я знаю.

И она к кому-то пошла, заявила о своем намерении, вызвала переполох, и мне стало ясно, что ее нужно всеми правдами и неправдами связать с врачами. Обратилась к руководителям, думала, они поручат мне отвезти ее в Пекин на лечение. Но услышала: “Нет, мы сами справимся. Сиди, жди результатов”. Ее отправили в пекинскую больницу. Я тяжко переживала – для меня она была самым близким человеком.

Летом 1970 года меня перевели на другой конец страны, в провинцию Хубэй, где находится печально прославившийся во время недавней пандемии город Ухань. На востоке центральной части Китая. Довольно дикие районы, где, как выяснилось, раньше держали заключенных. Но во время “культурной революции” бывших зэков частью отпустили, частью перекинули на другие территории, а на месте лагерей устроили так называемые школы седьмого мая, где перевоспитывали интеллигенцию.

И вот там-то я впервые почувствовала себя на свободе. Потому что в тяньцзиньском госхозе мы все время были под присмотром, нас никогда не оставляли одних. А тут уже по пути я оказалась предоставлена сама себе. Ко мне прикрепили сопровождающего – молодого офицерика, мы дружески болтали в дороге. А когда приехали в Ухань, чтобы на другое утро пересесть на автобус, он говорит:

– Знаешь, Ли Инна, у меня есть свои дела в городе. Мне очень надо кое-кого повидать. Ты погуляй по городу пока. А встретимся уже возле автобуса.

Я просто не поверила своим ушам: меня оставляют без присмотра, без надзора, без конвоя. Неужели такое бывает? Я побродила по городу, купила мороженое. Пошла с этим мороженым в парк, села на солнышке. Это было такое счастье… После стольких лет я впервые была без пригляда!

Когда мы добрались до трудового лагеря, меня привели в штаб руководящей военной группы. Формально, чтобы отметить, зарегистрировать, а на самом деле тамошним начальникам хотелось посмотреть, кто такая, почему ее судьбу отслеживает сам Чжоу Эньлай (говорят, было некое высочайшее указание от него, позаботиться, оказать внимание). Все начальство вышло, включая высоченного толстого дядьку, кажется, полковника, а может, даже генерала. Он спросил меня о чем-то, отреагировал серьезно. Все на меня очень внимательно смотрели. И в этом лагере по отношению к себе я уже не чувствовала никакой дискриминации. И в целом от провинции Хубэй у меня остались хорошие воспоминания. Да, это не полная воля. Да, тяжелые условия. А мне после тюрьмы и даже в сравнении с предыдущей деревней было хорошо: я среди молодежи, на равных правах. Мне вообще это место напоминало молодежный летний лагерь, хотя чего только мы там не делали. Главным образом работали на рисовых полях и огородах. Но и пшеницу там кое-где сеяли.

Конечно, мне помогали моя молодость и природное здоровье; я была одной из самых крепких девушек на нашем курсе, сил хватало на многое. Когда нам выпадали выходные, большинство предпочитали отсыпаться, а я со своей новой подружкой, тоже спортсменкой, выбиралась на проселочную дорогу и шла в соседний маленький поселок, по пути любуясь лесами и озерами. Заглядывали в сельскую харчевку, перекусывали. Путь туда и обратно занимал практически целый день. А поскольку нас заваливали просьбами, кому мыла в сельпо купить, кому стиральный порошок, на обратном пути мы тащили огромные сумки. Однажды не смогли их унести, сломали какой-то большой сук, на него повесили авоськи. Так и шли с этим подобием коромысла.

3