Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

Сперанский разъяснил принципы своей политической философии во введении к проекту реформы 1809 года. В стране, где законы традиционно использовались в качестве инструментов управления (по словам шефа жандармов при Николае I графа Бенкендорфа, «законы пишутся для подчиненных, а не для начальства»)[60], Сперанский предложил другую доктрину, мало чем отличавшуюся от той, на которой за 25 лет до него настаивал Панин: «Законы существуют для пользы и безопасности людей, им подвластных… Начало и источник сих [законодательных, исполнительных и судебных] сил в народе: ибо они не что другое суть, как нравственные и физические силы людей в отношении их к общежитию»[61].

Сперанский был самым первым русским политическим мыслителем, оценившим значение общественного мнения и настаивавшим на том, что правительство, которое не в состоянии получить его поддержку, по сути, слабо и непрочно. В меморандуме под названием «О силе общественного мнения», датированном 1802 годом, он писал, что общественное мнение, будучи силой, независимой от законов и правительственных институтов, могло или поддерживать правительства, или свергать их[62]. Это был важнейший фактор политической жизни даже в древности: слаборазвитое на ранних стадиях истории, оно неуклонно набирает силу, пока «не делается, наконец, главною стихиею политического бытия и определяет судьбу человеческих обществ»[63]. Главной предпосылкой развития общественного мнения было просвещение, особенно когда оно убеждало людей подвергать сомнению действия правительства. «Никакое правительство, с духом времени не сообразное, против всемощного его действия устоять не сможет»[64]. Такая идея никогда ранее не высказывалась в России: она, несомненно, появилась под влиянием Французской революции и ее последствий в Европе.

«Дух времени» развивался с движением истории. Вслед за Монтескье Сперанский выделял три типа политических режимов: республиканский, «феодальный» (под которым он имел в виду монархический) и деспотический[65]. Феодальная система находилась в постоянном конфликте с республиканской; по мере того как страны становились более просвещенными, последняя побеждала. Ее наступление началось в Англии, за ней последовали Швейцария, Голландия, Швеция, Соединенные Штаты и, наконец, Франция.

Россия тоже участвовала в этом эволюционном процессе, потому что была частью Европы; как таковая, она неумолимо продвигалась от монархии к республиканизму: «В общем движении человеческого разума государство наше стоит ныне во второй эпохе феодальной системы, то есть в эпохе самодержавия, и, без сомнения, имеет прямое направление к свободе»⁶⁶. Обосновывая это утверждение, Сперанский указывал на устойчивое ослабление царской власти в России. В противоположность внешним проявлениям власть становилась неэффективной, потому что расходилась с общественным мнением: «Образ мысли настоящего времени в совершенной противоположности с образом правления»[67]. В скромной сноске он более четко, чем кто-либо до него в России, определил фундаментальную проблему, стоявшую перед страной: несовместимость ее интеллектуального и экономического развития, с одной стороны, и ее политического режима — с другой:

Какое, впрочем, противоречие: желать наук, коммерции и промышленности и не допускать самых естественных их последствий, желать, чтобы разум был свободен, а воля в цепях, чтобы страсти утонялись и переменялись, а предметы их, желания свободы, оставались бы в одном положении, чтобы народ обогащался и не пользовался бы лучшими плодами своего обогащения — свободою. Нет в истории примера, чтобы народ просвещенный и коммерческий мог долго в рабстве оставаться[68].

«Желать, чтобы разум был свободен, а воля в цепях» — так кратко он сформулировал проблему, которая будет мучить Россию следующие сто лет.

Вся логика идей Сперанского указывала на необходимость определенного ограничения самовольной власти российского правителя, трансформации его из деспота в подлинного монарха (в значении этого слова по Монтескье). «Естьли бы права державной власти были не ограничены, естьли бы силы государственные соединены были в державной власти в такой степени, что никаких прав не оставляли бы они подданным, тогда государство было бы в рабстве и правление было бы деспотическое»[69].