Русский логос и «Третий Рим»

Хуже того, что, став достоянием очень незначительной на фоне остального населения группы лиц, русская культура не орошала собой человека. Отсюда – наше вопиющее и неистребимое по сей день бескультурье, особенно в быту и в труде…

V

«А как же Церковь?» —спросят нас. Ведь общеизвестно, что русское общество было насквозь пронизано духом христианской любви, и именно Церковь с первых дней своего существования боролась за личность и призывала «милость к падшим». «У нас не только признается, что русский народ – народ христианский, но напыщенно заявляется что он – христианский народ по преимуществу и что Церковь имеется исключительно у нас и что мы имеем монополию веры и христианской жизни»46.

Более того, осмелимся категорично утверждать, что не политическая удельная власть, не местные князья, а священноначалие Русской церкви создало централизованное Русское государство при активной поддержке Константинопольских патриархов и Византийских императоров. В течение нескольких веков духоносные лица из числа русских епископов и монастырских старцев, преподобных и святителей, направляли княжескую власть в этом направлении. По этой причине круг вопросов, отнесенных у нас к власти епископата, был традиционно чрезвычайно широк, а само отношение к Церкви в русском человеке – сыновье. Наш благочестивый предок мог легко пойти против власти местного воеводы или губернатора, но, как правило, был послушен местному священнику, которому вменял свойство непогрешимости, как католики – Римскому папе. Впрочем, и в те прошлые века не все было однозначно, судя по старинной пословице: «Смелого ищи в тюрьме, глупого – в попах»47.

Удивительно, однако, было бы ожидать, что в обществе, которого лишь слегка коснулась тень культурной зрелости, необразованном и тотально неграмотном, где только при Петре Великом иереи начали сдавать экзамен на знание Катехизиса прежде, чем приступить к служению в приходе, а епископы вполне считали себя свободными и от патриарха, и от батюшки-царя; где, вплоть до середины XIX века не было самостоятельных исследований ни в области богословия и канонического права, могла образоваться глубокая, осознанная народная вера. Осознанная – значит, основанная на знании, а не на эмоциях, чудесах и «ощущениях» неведомого Бога. А знаний у нас, как раз, было очень мало.

Легко вменяя католикам «измену Православию», наши патриоты не удосужились в то же время поинтересоваться, а насколько мы сами вросли в Церковь, и имеет ли христианская вера у нас глубинный характер. Да, мы и в самом деле не дерзали в отличие от латинян расширять Символ веры или утверждать новые догматы – о непорочном зачатии Пресвятой Богородицы, о первенстве Римского епископа и его безошибочности и т.д. Но, очевидно, не по той причине, что оставались тверды в своей вере, переданной нам греками, а потому, что не доросли до способности касаться этих вопросов; мы просто отвергали «римские» нововведения, не удосуживаясь их содержательным разбором.

Настоящий скандал случился у нас практически сразу же после открытия писем старца Филофея о «Третьем Риме». Не успели мы гордо и публично объявить себя последним оплотом Православия, как, к стыду, неожиданно выяснилось, что Московский митрополит Зосима (1490-1494) и сам Великий князь Иван III (1462-1505), не говоря уже о множестве русских бояр и священников, являются (кто тайными, а кто – открытыми) приверженцами «ереси жидовствующих». Предстоятель Русской церкви не только слыл пьяницей и садомистом, но, приняв спиртное, нередко болтал: «А что то Царствие Небесное, а что то Второе пришествие, а что то воскресение мертвых? А ничего того несть – умер кто, то и умер, по та места и был!».

Бороться и побеждать эту весьма распространенную духовную заразу пришлось святителю Геннадию, архиепископу Новгородскому, которому московские власти яростно сопротивлялись, зато чрезвычайно помогали «инструкторы с латинского Запада» (!): монахи-доминиканцы, а также проезжавший через Новгород посол Австрийского императора Николай Поппель, рассказавший святителю о практике работы инквизиции48.

Гордо называя себя «хранителями веры» и, тем самым оправдывая свои неспособность и нежелание проникать в богословские глубины, мы не считали для себя зазорным придумать массу нововведений, носящих характер атавизмов язычества, либо отдавать свои жизни за те традиции, где форма заменяет содержание. Например, в XVII века была придумана новая процедура совершения таинства крещения, которое, оказывается, нужно было сопровождать огнем, опуская свечи в воду, «многогласие» на Литургии и т.д. Им под стать были и проблемные вопросы: как надлежит креститься – двумя перстами или тремя, следует произносить сугубую аллилуйю или нет, класть поклоны в пояс в храме или на коленях, кадить в алтаре по солнцу или против – вот типичный перечень тем, занимавших наших «богословов».