Читаем Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова полностью

Письмо И. А. Аксенова С. П. Боброву о «Поверх барьеров»: «…Асеев-то крепче будет, хотя он еще зелен, а Пастернак сейчас поспел. Нет, ему еще надо много работы, ох много, и ямб у него… однообразненький. Все-таки, не изменяя его им самим (в возможности), надо признать, что это сборник лучший за год…»[485].


Конец февраля (до 27). Тихие Горы.

Письмо родителям.

Планы о возвращении в Москву в мае, через два месяца (эти планы изменились после получения известия о революции в Петрограде). Сообщает о своих творческих планах: «Все чаще мечтаю и все с большею верой в исполнимость этой мечты о драме (классического типа, но в современном духе – то есть как я современность понимаю) – боюсь сказать – о ком. Для этого придется мне много в Румянцевской библиотеке поработать» (речь идет о замысле драмы «Смерть Робеспьера»).

Сообщает о неравномерности творческого процесса: «Куда исчезает то, что называется вдохновением, когда побыв у тебя несколько суток, вогнав в пот холодный и лишив сна – оно уходит, не оставив даже воспоминания о том, каково оно с виду…?»[486].


Февраль, 27.

Февральская революция в Петрограде.


Конец февраля – до 5 марта. Тихие Горы.

Письмо к родителям и Жозефине Пастернак в Москву.

Пишет о замысле крупной вещи («Смерть Робеспьера»). В продолжающемся споре с отцом отстаивает свое право на собственный темп в работе над произведением: «Но ты ошибаешься, дорогой, дорогой мой папа… приписывая мне in concreto то, что у меня пока все еще в намереньях. Ты не понял меня – я задумал действительно крупную вещь и ее исполню». Радуется совпадению во взглядах на литературу с сестрой Жозефиной: «Твоя система деления мира на жизнь и искусство, исключение литературы из второй колонны и подчинение ее – первой (обнимающей жизнь) – замечательны» (ср. перевод П. из Верлена – «Искусство поэзии», 1938)[487].


Март, 1. Тихие Горы.

Письмо к С. П. Боброву в Москву.

Радуется, что Боброву понравилась статья о Маяковском (см. Январь; Февраль, 3–4). Посылает Боброву черновой отрывок (текст неизвестен). Иронически высказывается о стилистике рабочих записей А. П. Чехова в приложениях к «Ниве» (имеется в виду дополнительный, 23‐й, том собрания сочинений Чехова, выпущенного издательством А. Ф. Маркса как приложение к журналу «Нива» в 1916 году). «Буду скоро в Москве…»[488]


Март, 5–10(?).

Возвращение из Тихих Гор в Москву.

Узнал о совершившемся в Петрограде восстании (27 февраля 1917 г.) с опозданием на неделю, отменил свой прежний план возвращения домой в мае и незамедлительно выехал в Москву. Из Тихих Гор почти сутки ехал в кибитке через Ижевск, куда был командирован Б. И. Збарский, дальнейший путь проделали вместе. В написанной позже «Главе из повести» («Безлюбье», 1918) описал поездку в кибитке двух людей: революционера, для которого мысли о революции «дороже шубы и дороже клади, дороже жены и ребенка, дороже собственной жизни и дороже чужой», и его спутника, вспоминающего прощальный разговор с той, о встрече с которой он теперь мечтает.

Вернувшись в Москву, П. снова поселился в комнате, в Лебяжьем переулке (д. 1, кв. 7), воспоминания о которой у него были связаны с творческим подъемом 1913 года[489].


Середина марта – середина мая. Москва.

Разговор П. с К. Г. Локсом.

Локс вспоминал: «День шел за днем, и в один из этих дней приехал Борис Пастернак. Он был счастлив, он был доволен. „Подумайте, – сказал он мне при первой же встрече, – когда море крови и грязи начинает выделять свет…“ Тут красноречивый жест довершил его восторг. Тотчас было приступлено к делу и задуман роман из времени Великой французской революции». – «…В середине мая я отправился в Сураж и вернулся в Москву лишь в конце августа».

Работает над планом романа (в письмах конца февраля – начала марта речь идет не о романе, а о драматическом произведении) о Великой французской революции, берет из университетской и Румянцевской библиотеки книги, рассматривает планы Парижа конца XVIII в., изучает быт и нравы. Читает К. Г. Локсу отрывки одной из глав.

Замысел воплотился частично: «Драматические отрывки» были опубликованы в газете «Знамя труда» (1918. 18 апреля, 3 июня)[490].


Конец марта – начало апреля. Москва.

В квартире, расположенной в Лебяжьем переулке, П. посетила его давняя знакомая, Е. А. Виноград. Этому событию посвящено стихотворение «Из суеверья», а также опубликованные воспоминания Е. А. Виноград (Дородновой): «Я подошла к двери, собираясь выйти, но он держал дверь и улыбался, так сблизились чуб и челка. А „ты вырывалась“ сказано слишком сильно, ведь Б. Л. по сути своей был не способен на малейшее насилие, даже на такое, чтобы обнять девушку, если она этого не хотела. Я просто сказала с укоризной: „Боря“, и дверь тут же открылась» (Письмо Е. А. Дородновой Е. Б. и Е. В. Пастернакам 3 августа 1986 года)[491].


Март, 24.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука