Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Июнь. Москва.

П. переехал – снял квартиру по адресу: Нащокинский переулок, д. 6, кв. 16. Квартира принадлежала сестре Ф. Н. Збарской – Т. Н. Лейбович, которая, получив место земского врача в деревне Шарапово под Мытищами, уехала туда на летние месяцы[507].

Июнь-июль. Москва.

Работа над незавершенной стихотворной драмой «Смерть Робеспьера» (см. Конец февраля – до 5 марта)[508].

Июль, до 10.

Первая поездка П. в Романовку к Е. А. Виноград.

П. провел в Романовке четыре дня: «Из четырех громадных летних дней сложило сердце эту память правде» («Белые стихи»).

Уезжал обратно из соседнего с Романовкой села Мучкап Камышинской железной дороги.

Перед отъездом разразилась гроза, которая была запечатлена в стихотворении «Прощальная гроза»: «Сто слепящих фотографий ночью снял на память гром» (вошло в книгу «Сестра моя жизнь» под названием «Гроза моментальная навек»)[509].

Июль, 28. Москва.

Письмо В. А. Винограду.

Обещает выполнить просьбу В. А. Винограда – узнать в канцелярии Московского университета о возможности продления учебного отпуска. С 1916 года В. А. Виноград состоял студентом медицинского факультета Московского университета, на котором оставался до осени 1917-го[510].

Июль, 31. Москва.

Телеграмма и письмо В. А. Винограду, содержащие информацию, полученную в канцелярии университета об условиях продолжения обучения. Сообщение о получении письма Е. А. Виноград от 27 июля 1917 года. Она писала: «Вы пишете о будущем… для нас с Вами нет будущего – нас разъединяет не человек, не любовь, не наша воля, – нас разъединяет судьба. А судьба родственна природе и стихии, и я ей подчиняюсь без жалоб». Читая письмо, П. оставляет на полях и в тексте собственные пометки, говорящие о его неравнодушном отношении к судьбе и чувствам Е. А. Виноград[511].

Июль. Петроград.

Рецензия на книгу «Поверх барьеров» (подписана инициалами А. С.) в петроградском ежемесячном журнале «Современный мир»: «Книжка явно рассчитана на сенсацию, все эти „души заказной бандеролью“, „десны заборов“ и „в одышке далекое облако“ должны кого-то привести „в изумление немалое“… Но, увы, с футуризмом покончено и заумная поэзия доживает последние денечки. Беззубые поэты дожевывают „деснами заборов“ остатки читательского внимания. Автора этих стихов, прыгающего через все барьеры смысла, логики и грамматики, судить не стоит, это уже „morituri“…»[512].

Июль. Москва.

Знакомство с И. Г. Эренбургом: «В июле 1917 года меня, по совету Брюсова, разыскал Эренбург» («Люди и положения»). Эренбург пришел в гости к П. в Нащокинский переулок, где он снимал в это время квартиру. 27 марта 1926 г. П. писал об этом знакомстве Цветаевой: «У нас ничего не вышло. Мне некоторые его стихи понравились, я же ему был совершенно чужд. Первого же моего ответа на его вопрос о том, кого или что я люблю, он совершенно не понял. Я сказал: больше всего на свете я люблю проявленье таланта. Он ответил, что именно этого-то он и не любит, и из слов его я понял, что ему представляется, будто он наткнулся на эстета и разубеждает его». И. Г. Эренбург вспоминал: «Я познакомился с Пастернаком в то самое лето, когда „ветер лускал семечки и пылью набухал“. Он жил недалеко от Пречистенского бульвара в большом доме. Это было время „Сестры моей жизни“. Он читал мне стихи». 28 мая 1936 г. А. К. Тарасенков записал комментарий П. к этим воспоминаниям: «Я вовсе не читал стихи Эренбургу в первую встречу. Наоборот, он читал мне свои»[513].

Август, 12. Москва.

Государственное совещание в Большом театре, созванное для обсуждения вопроса о заключении мира.

Л. О. Пастернак получил на него пропуск[514].

Август, 15. Москва.

Письмо В. А. Винограду.

«Я думаю, что производство возрастов и в пределе отдельной человеческой жизни есть дело истории или дело культуры, или как хотите – но не дело клетки, которая только вотирует или, препятствуя, отвергает, а сама изобрести возраст (душевную зрелость) – не в состоянии».

Сообщает, что Москва живет Совещанием, созванным Временным правительством 12 августа. «На очереди обращение живых сил страны к правительству. Поговаривают, будто все и всех цветов они, силы, будут просить скорейшего заключения мира»[515].

Август, до 25. Москва.

Спор с Маяковским (происходил, по свидетельству П., «до Корниловского мятежа»).

П. возмутила бесцеремонность, с которой Маяковский поставил его имя на свою афишу вместе с Большаковым и Липскеровым, он требовал газетной поправки к афише.

«…Хотя я тогда еще прятал „Сестру мою жизнь“ и скрывал, что со мной делалось, я не выносил, когда кругом принимали, будто у меня все идет по-прежнему»[516].

Лето. Москва.

Телеграмма В. Я. Брюсову с просьбой о личной встрече[517].

Сентябрь, 1. Москва.

Получил письмо от Е. А. Виноград, написанное 29 августа.