Читаем Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова полностью

В. В. Маяковский выехал из Петрограда в Москву для выступления в театре Эрмитаж на «Первом республиканском вечере искусств», организованном В. В. Каменским. «Охранная грамота»: «Вскоре после Февральской революции я вернулся в Москву. Из Петрограда приехал и остановился в Столешниковом переулке Маяковский»[492].


Март, 25 (или 26?). Москва.

Встреча с В. В. Маяковским.

«Охранная грамота»: «Утром я зашел к нему в гостиницу. Он вставал и, одеваясь, читал мне новые „Войну и мир“. Я не стал распространяться о впечатленьи. Он прочел его в моих глазах. Кроме того, мера его действия на меня была ему известна. Я заговорил о футуризме и сказал, как чудно было бы, если бы он теперь все это гласно послал к чертям. Смеясь, он почти со мной соглашался». Мотив расхождения с Маяковским по вопросу о футуризме начинается с этой встречи. В черновике «Охранной грамоты» был фрагмент, впоследствии исключенный, акцентирующий тему противоречий между П. и Маяковским. Завершается он так: «Он соглашался со мной, но предложенья выступить против [футуризма] экзотики того периода не принял. Мы дошли до Лубянки и разошлись в разные стороны. Впереди меня ждало лето „Сестры моей жизни“». П. отчетливо указывает на разность избранных ими путей[493].


Март, 26. Москва.

Предположительно присутствует на выступлении Маяковского в Театре Эрмитаж на «Первом республиканском вечере искусств». Он читал там отрывки из поэмы «Война и мир». На этом вечере, организованном В. Каменским, кроме него и Маяковского, выступили Бурлюк, Василиск Гнедов, композитор Рославец, художники Лентулов, Жорж Якулов, Татлин, Малевич: «Все говорили о необходимости вынести мастерство на улицу, дать искусство массам трудящихся, ибо эти демократические задания всегда входили в программу футуризма» (Каменский В. Юность Маяковского. Тифлис, 1931)[494].


Март, 30–31(?).

В. Маяковский вернулся в Петроград[495].


Апрель – середина июня 1917. Москва.

Предположительно П. написал практически половину общего числа стихотворений будущей книги «Сестра моя жизнь»: рубежным условно можно считать стихотворение «Наша гроза» (цикл «Занятье философией»; первоначально он входил в состав главы «Развлеченья любимой»). К стихотворению было сделано примечание: «Эти развлеченья прекратились, когда, уезжая, она сдала свою миссию заместительнице». Примечание связано с отъездом из Москвы Елены Виноград. Позже были дописаны некоторые стихотворения из «Книги степи» («Балашов», «Подражатели», «Образец») и центральное стихотворение книги «Сестра моя – жизнь и сегодня в разливе…»[496].


Май, 1. Москва.

Вместе с Е. А. Виноград участвует в широко проводившемся праздновании 1 Мая[497].


Май, 21. Петроград.

В газете «Новая жизнь» рецензия Д. И. Выгодского «Стихи Центрифуги» на книгу П. «Поверх барьеров», вышедшую в Москве в конце 1916 года в издательстве «Центрифуга»: «Более глубокая, более серьезная, чем первая, более зрелая, просто – лучше написанная, чем первая, она, однако, уступает ей в той непосредственной поэтической вдохновенности, которая одна в конечном счете и определяет художественную ценность произведения. Г. Пастернак – мастер причудливого, неожиданного и потому останавливающего, производящего поэтический эффект образа»[498].


Май, 21. Москва.

В этот день отмечался православный праздник Троицы, П. с Е. А. Виноград участвовали в народных гуляниях на Воробьевых горах. Эти события стали сюжетной основой стихотворения «Воробьевы горы»:

Дальше – воскресенье. Ветки отрывая,Разбежится просек, по траве скользя.Просевая полдень, Тройцын день, гулянье,Просит роща верить: мир всегда таков.Так задуман чащей, так внушен поляне,Так на нас, на ситцы пролит с облаков[499].


23 мая. Москва.

П. пишет почтовую открытку Е. А. Виноград на ее московский адрес (Поварская, Хлебный переулок, 16), от чужого имени, якобы отосланную с Урала, в которой упомянуты неизвестные лица, обозначенные инициалами, и неизвестные события. Открытка не была отправлена, сохранилась в бумагах А. Л. Штиха. Вероятно, это эпизод литературной игры («Развлеченья любимой»)[500].


Май, после 24–25. Москва.

П. пишет стихотворение «Свистки милиционеров», в первой редакции называлось «Уличная» и начиналось со слов: «Метлы бастуют». 24 мая после многочисленного митинга на Миусской площади забастовали дворники. 25 мая по всему городу прошла демонстрация дворников. В эти же числа вместе с Е. А. Виноград П. в ночные часы гуляет в парке Сокольники, приметы которого упоминаются в стихотворении:

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука