Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Акмеисты все испортили, – приходилось вместо покойного кресла дневного ясного нео-классика (т. е. как бы Пушкина XX в.) опять облекаться в мантию мага, колдуна, заклинателя, и со всей свойственной ему яростью, грубостью и непримиримостью Брюсов бросился на акмеистов» (С. 611); сноска Ахматовой: «+ См. Мочульский „Валерий Брюсов“, стр. …» – «1907 год ознаменован ожесточенной полемикой „москвичей“ против „петербуржцев“, объединившихся вокруг издательства „Оры“. Белый громил Блока, В. Иванова, Чулкова. Брюсов стоял в стороне, но искусно руководил военными действиями. Так подготовлялся кризис символизма» (Мочульский К. Валерий Брюсов. Paris, 1962. С. 126); здесь Ахматова комментирует один пассаж из монографии: «Юношеские увлечения – Метерлинк, Верлен, Рэмбо – к 1910 году бледнеют; их место занимают Баратынский, Тютчев – и прежде всего и надо всем – Пушкин. Одновременно растет любовь к латинской поэзии, культ великого Вергилия. <…> В то же время Брюсов предпринимает огромный труд: полный перевод „Энеиды“ Вергилия в размере подлинника. 19 января 1912 года, в собрании „Общества свободной эстетики“ он читает свой великолепный перевод четвертой песни поэмы. Это выступление „мэтра символизма“ не было лишено „символического“ значения. Брюсов как бы открыто заявлял о конце модернизма и о начале нового „неоклассического“ искусства. Это событие было отмечено критикой. Ветринский писал в „Вестнике Европы“ (№ 2, 1912): „В лице Брюсова, модернистско-символическое течение, выдвинувшееся в конце 90‐х годов, сдает свои позиции. В противовес „цветам мистических созерцаний“ мы слышим, что начало всякого искусства – наблюдение действительности. Будущее явно принадлежит какому-то еще не найденному синтезу между реализмом и идеализмом… Прозрачная глубина Пушкина, видимо, уводит Брюсова от той мистической мути, под которой скрывается иногда безнадежно глубокий омут, а иногда – плоская мель“» (Мочульский К. Цит. соч. С. 153–154). Речь, таким образом, коснулась вопроса о дележе пушкинского стилевого наследства (и стилистики его круга), обсуждавшегося в конце 1910‐х – начале 1920‐х годов в связи с Ахматовой (см. подробнее: Тименчик Р. Анна Ахматова. Тринадцать строчек: Из комментариев // De Visu. 1994. № 5/6. С. 68–69) и нашедшего свое острое воплощение в монографии В. М. Жирмунского, ход мысли которой гротескно изложен представителем другой литературной партии: «Жирмунский любит Пушкина (явно по недоразумению, но не в том дело), а следующей за Пушкиным привязанностью его является упоительная Ахматова. Резонно и понятно, что все лежащее между этими именами (он так и пишет на стр. 100: „Пушкин и Ахматова“) ему отвратительно и презренно. Отвращение – вещь тяжелая, носить ее в себе трудно, – лучше излить этот мрак и отделаться от него коли не стихами, так статьями (вот где вскрывается глубокий романтизм нашего исследователя!). Романтик начинает. Ахматова и… Пушкин – хорошие поэты, то есть классики, у них каждое слово значит то, что оно значит (то есть они придают ему то значение, какое думает придавать ему и сам Жирмунский – бедный Пушкин, какая напраслина на него взводится). Но между гениальными именами Ахматовой и Пушкина лежит ненавистный Брюсов. Чем он плох, сказать трудно, и этого Жирмунский и не говорит – он этого не знает. Но он гадкий, противный, скверный. Его надо обругать. За что бы такое его обругать? <…> Он берет десяток стихов Брюсова, разбирает их со свойственной ему неуклюжестью и поверхностностью, в силу разбора этого строит „Брюсовский канон“, потом ныряет в окончание „Египетских ночей“ и затем говорит, что вот-де Пушкин и Ахматова – классики, а Брюсов – романтик, отвратительный романтик, и не чистый романтик, а еще с примесью некоего рассудочного начала. Вся эта глубоко-романтическая истерика называется „сравнительно-стилистическим“ исследованием» (Бобров С. Рец. на кн.: Жирмунский В. Валерий Брюсов и наследие Пушкина: Опыт сравнительно-стилистического исследования. Пб., 1922 // Печать и революция. 1923. № 1. С. 211; цитата из «Сказки для детей» Лермонтова – «И от него отделался – стихами!»).