Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Рука простертая
Ласкает звездочки,
А солнце мертвое
Лежит на жердочке («Та-ра-ра-бумбия»)[816]

.

Эта сюрреалистическая картина с мертвым солнцем, по-видимому, намекает на футуристическую оперу «Победа над Солнцем» (1913), причем образ мертвого солнца дополнительно снижается в контексте песенки «Та-ра-ра-бумбии», которая в 1890‐е годы пользовалась большой популярностью в мюзик-холлах и варьете Европы, а также в России (ее напевает в «Трех сестрах» Чебутыкин, на ее мотив пишет стихотворение Борис Садовской)[817].

Десять стихотворений 1924 года[818], которые Введенский приложил в мае к анкете ленинградского отделения Всероссийского Союза поэтов, а также «Парша на отмели» и «Полотерам или онанистам» (оба 1924 года), безусловно, написаны под влиянием футуристических экспериментов, которые осуществлялись поэтами тифлисской группы «41°» – А. Крученых, И. Зданевичем и И. Терентьевым. В первом из 10 стихотворений Введенский, вынося адресата – Ленинградское отделение Союза писателей – в заглавие-посвящение, совершает по футуристическим «канонам» вполне провокационный жест: он уже в первой строке, возвышаясь (с балкона), противопоставляет себя-дитя всему Союзу поэтов – тараканам, а также безрассудное (мир «я», за-умный, нерациональный) – Каспийской губернии (миру «вы», рациональному, само собой разумеющемуся и живущему в согласии с изречением «Волга впадает в Каспийское море»):

я вам вам ТАРАКАНАМ
кричУ с БАЛКОНА ТЕПЕРЬ
что иным детям безрассудно
то вам КАСПИЙСКАЯ ГУБЕРНИЯ
                         ЧЕРТИ[819]

.

Все эти стихотворения с графическими выделениями, т. е. с шрифтовыми экспериментами вроде тех, которые проводились в 1910‐е годы футуристами, особенно Ильей Зданевичем, с неологизмами («ны», «шопышин», «УшЕЛОГая»), со смысловыми сдвигами («А КОГДА КУПИЛ НЕ ПОМНЮ»), без знаков препинания, без упорядоченного размера, однако с ритмом, который задан повторами: «три угла четыре колокольни / три боба нестругана доска», «ТАТАРИН МОЙ татарин», «ны моя ны», «шопышин А шопышин А шопышин А шопышин а», «ты отчего ржавая отчего на простынях отчего при лампочке УшЕЛОГая», «есть одНИ большие звезды / и одни большие лица», «ВОКЗАЛЫ ЧЕРНЫЕ ВОКЗАЛЫ», «здесь не будет ни одного странника / не будет ни одного комода»[820], «СКАЛЬСЯ СКАЛЬСЯ шоре Е»[821]. Иногда эти повторы организованы в виде симплоки, анадиплосиса или эпифоры:

моя маленькая ны
моя нечистоплотная ны
моя милая хорошая ны;

испорчен плащ печальна ночь у печки

у печки что ж не у широких рощ
          не у широких рощ;

вот сидел и щупала пальцы

щупал пальцы керосин ревел;

все только мельницы

да снова мельницы[822].

Введенский в «представительских» стихах показывает усвоенные уроки близкой ему поэтики – работу со «словом как таковым». Он продемонстрировал не только умение создавать заумные неологизмы и пользоваться звуковым сдвигом (с явной установкой на анальную эротику слова «как»[823]: «КРЕПКАЯ КАК ОРЕШЕК», «ИЗБА какая звонКая НИЗка»[824]; «КУСТИ КАми до КонЦА», «ПТИЧКИ ЛЮБЯТ СВЕРХУ гадить / КАК ИХ ЗА ЭТО НАКАЗАТЬ»[825]), но и готовность отстаивать право на ошибку, порожденную сомнением в грамматические категории («старенькая наша дедушка»[826]; «ШИРОК Полях / глубок морях / песок оврагах / вонь часах»[827]). Этим последним – правом на ошибку – Введенский вторит футуристам, и в первую очередь Крученых, автору текста «Новые пути слова» (1913), и своему учителю Терентьеву, автору книги «17 ерундовых орудий» (1919). Напомним, что Крученых в своем тексте для сборника «Трое» пишет о новых сочетаниях новых слов, которые «открываются речетворцу» по их «внутренним законам», а не по «правилам логики или грамматики», и подчеркивает, что цель футуристов – указать «на самый способ неправильности, показать ее необходимость и важность для искусства»[828]. Терентьев же в своей книжке со знаковым оповещением на обложке «в книге опечаток нет» ошибку, нелепость, чепуху приравнивает к творчеству, к поэтической речи[829], которую противопоставляет практическому языку. Он утверждает: «Когда нет ошибки, ничего нет», потому что само мастерство художника – это «уменье ошибаться», для поэта означающее «думал ухом, а не головой»; поэтому Терентьев и предлагает в виде шестого орудия: «собирать ошиБки / наБорщиков / чиТателей и пеРевираЮщих / по НеопытнОСти / критиков»[830]. Заумную поэзию группы «41°» Терентьев характеризует как «возможность случайного, механического, ошибочного (т. е. творческого) обретения новых слов»[831], что в дальнейшем развитии Введенского и обэриутов сыграет немалую роль.