Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Этот город описан как танцующее пространство, наполненное ритмическим движением автомобилей и людей в «светлом искусном балете». Первый кадр – взгляд из гостиницы с видом на Триумфальную арку, ее облик вызывает анаграмматическую метафору: «О, гигантское П, начинающее священную песнь Парижа!»; в немецкой версии внесение заглавной буквы такой формы в латинскую графику немотивировано, поэтому дается символическое соответствие: «О! riesiges π, das Du anhebst den Päan des großen Paris» («О, огромное π, ты, которое начинаешь пеан великого Парижа», семантика глагола anheben соединяет образ возвышения голоса и начало хоровой песни)[1080]. Путешественник прочерчивает линию от обелиска на Площади Согласия до церкви св. Сульпиция, затем (вернувшись к реке) рассматривает Лувр – окаменевший вздох (одна из антропоморфных метафор города в этом стихотворении). Оборачиваясь или возвращаясь, он чувствует «неземную отраду в голубом сиянье» Елисейских полей; взгляд скользит наверх, где над Парижем, в «небесной академии наук и искусств», заседают «тени всех великих писателей Франции», – но их местопребывание поддерживается и земным аналогом – дворцом Института Франции, на левом берегу, наискосок от Лувра. Строка в сборнике 1936 года: «Воробей взлетает на руку белесой богини в саду» не нуждается в педантической привязке, но можно представить, что наблюдатель все еще оставался в тех же пределах, между Елисейскими полями и Лувром, и тогда, может быть, это впечатление от прогулки по садам Тюильри, мимо мраморных изображений Венеры Каллипиги или аллегорий времен года (хотя, конечно, настаивать на этом всерьез не приходится). Взгляд попеременно скользит вверх и вокруг, с продолжающимся движением параллельно реке, ускоряя смену кадров – «над путаницей крыш и мостов, а потом все ближе и ближе», пока не появляются строгие очертания Собора Парижской Богоматери. Его наименование в тексте Горлина включает в себя многослойную ассоциацию: «мистический шкаф Notre Dame» – церковь названа термином, связанным с хранением и репрезентацией реликвий; в парижском контексте это соотносится прежде всего со Святой капеллой в бывшем королевском дворце[1081]. Наконец, в одной из версий заключительных строк стихотворения встречается желание остаться здесь, по молитве «в католической пышной церкви» превратившись в рельеф на Вандомской колонне. Таким филигранным узором очерчивается круг увиденного городского пространства, которое отделено от того, что не попало в поле зрения, о чем известно по каким-то чужим рассказам: «Говорят, что где-то есть Монмартр и дорогие кабаки, / Где пляшут женщины с золочеными животами. Я не знаю. / Я этих женщин не видел». Этому оргиастическому образу противопоставляется мир, заполненный сакральными символами и выражающий себя иначе: «Мне строгий свой танец танцевал торжественно город»[1082]. В сборнике 1936 года, напечатанном в Берлине, когда Горлин уже находился в Париже, первоначальное название стихотворения «Париж» / «Paris» (при публикации стихотворения в «Руле» и в немецком сборнике) получило ретроспективное усиление – «Париж впервые».

Такое созерцание города впервые – это стремление вписать Париж в ряд сказочных, экзотических городов, осмыслить мифопоэтические коннотации пространства, что особенно проявляется в столкновении с биографическими сведениями о Горлине. Его семья после бегства из Петрограда оказалась в Лондоне и через некоторое время перебралась в Берлин. Поскольку в кратком уведомлении к немецкому сборнику Горлина есть упоминание о Париже, причем в смысле длительного пребывания там в детские годы, а не просто транзита на пути в Германию, можно утверждать, что в действительности его путешествие летом 1928 года не было приездом в первый раз: «Michael Gorlin wurde 1909 in St. Petersburg (Leningrad) geboren, verbrachte seine Kindheit in Paris und London und lebt seit 1922 in Berlin. Studiert zur Zeit an der Berliner Universität»[1083].

В заключение следует, быть может, прибавить, что какой бы многолетней мечтой и для Михаила Горлина и для Раисы Блох ни был Париж, их прощание с Берлином оказалось эмоционально напряженным и болезненным.

Приложения

Приложение 1

В образцовое издание литературного и эпистолярного наследия Софии Прегель, подготовленное Владимиром Хазаном, не вошли два стихотворения, связанные с начальным периодом ее участия в «Клубе поэтов». Приводим эти тексты по их публикациям на страницах «Тарантаса».