Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

3 ноября 1953 года Семенов признавался Розанову: «Ваши работы всегда очень интересовали меня. Начиная с обстоятельной „Русской лирики“, я по возможности читал Ваши книги, статьи, изданные Вами сборники русских песен, и многие из них у меня имеются»[1120]. Это был не пустой комплимент. Семенов не только постоянно рассказывал Розанову о своих научных планах и публикациях («За истекший год написал ряд статей по литературе и фольклору; они печатаются, но очень медленно. Собираюсь кое-что написать и о Пушкине»[1121]; «я много работаю над книжкой о Лермонтове»[1122]; «в августе выеду в горы для участия в археолого-этнографической экспедиции»[1123]; «Закончил работу – „Лермонтов на Кавказе“»[1124]; «Посылаю Вам заказной бандеролью две своих книжки о Лермонтове и сборник, в котором имеется моя статья о К. Хетагурове»[1125]), но и из письма в письмо живо интересуется, над чем работает и что издает его корреспондент («Очень интересуюсь, как Вы поживаете, как идет Ваша работа. <…> Очень интересуюсь тем, что нового у Вас, над чем Вы работаете»[1126]; «Благодарю за дружеское письмо, за интересные сведения об итогах Вашей годичной работы»[1127] и т. д.). Из писем мы узнаем, что Розанов присылал Семенову не только сведения о своих работах, но и сами вышедшие труды («Получил Вашу статью о „Давиде Сасунском“ и сборник статей о Некрасове»[1128]), делился научными планами («Ваш замысел о стихе Лермонтова очень интересен; такая работа крайне необходима»[1129]).

Но из всех сохранившихся писем, пожалуй, само интересное – это письмо от 14 декабря 1934 года. Как из него следует, в это время Семенов и Розанов обсуждали возможность издания, судя по всему совместного, посвященного изображению Кавказа в русской поэзии. Тяга к изданию антологий у Розанова очевидна на протяжении всей его научной деятельности: от обсуждения лермонтовской антологии в начале 1920‐х годов с поэтессой Варварой Александровной Мониной[1130] до изданий «Вирши. Силлабическая поэзия XVII–XVIII вв.»[1131], «Песни русских поэтов»[1132] или «Фольклор Урала»[1133]. В 1934 году антология задумывалась как достаточно роскошное, богато иллюстрированное издание, адресованное не только любителям поэзии, но и тем читателям, которым бы захотелось в реальности пропутешествовать по кавказским маршрутам, когда-то проторенным русскими поэтами[1134].

Конечно, воплощение такого издания требовало от составителей огромной черновой работы – ведь предполагалось не только включение в антологию громких имен, но и сквозной просмотр различных периодических изданий, выходивших на самом Кавказе. Кроме такой трудозатратной работы, вставали и проблемы идеологического порядка: надо было не забыть о национальной политике на Кавказе, о национально-освободительной борьбе его народов, их отношении к революциям – 1905 и 1917 годов. Сложнейшим вопросом представлялся вопрос о включении или не включении в антологию того, что Семенов в своем письме аккуратно именует «русским фольклором с кавказской тематикой». Речь тут, конечно, идет о казачьем фольклоре, хорошо ему известном и генетически родном (напомню, что отец Семенова, Петр Хрисанфович Семенов, не только привил ему любовь к казачьему фольклору, но и сам занимался его сбором и публикацией[1135]). Но казачий фольклор, в отличие от русской поэзии, чаще видел в горцах не героев, а врагов, не стремился воспевать их борьбу за независимость. К тому же казачество в годы советской власти ассоциировалось в первую очередь с белым движением. Отсюда и возникала дилемма: помещать подобные образцы в антологию или нет. Однако жилка фольклориста побеждала, и в свою небольшую книжку «Лермонтов и фольклор Кавказа»[1136] Семенов все же включил главу «Фольклор гребенских казаков в поэзии Лермонтова».

Но почему замысел кавказской антологии не реализовался? На этот вопрос остальные письма ясного ответа не дают. Возможно, он есть в письмах Розанова к Семенову, но они лежат мертвым грузом, как и весь семеновский архив, в ЦГА Республики Северная Осетия-Алания во Владикавказе.

Судя по письмам Семенова, личные отношения ученых не портились и какими-то конфликтами не омрачались. Скорее, напротив, очевидно нарастание сближения: к концу 1930‐х годов в письмах Семенова появляются просьбы передать приветы жене Ивана Никаноровича, Ксении Александровне Марцишевской, упоминается о взаимном обмене научными публикациями, выражается благодарность за «содействие в заказе статьи для „Известий“»[1137].