Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

<…> Well it took some 17 years to make this transition from «r» to «l», «R» to «L»… [Итак, потребовалось целых 17 лет для этого превращения из «р» в «л», из «Р» в «Л»…] (РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 2. Ед. хр. 1077. Л. 4. Цит. по: Забродин В. Эйзенштейн: кино, власть, женщины. М., 2011. C. 420–421).

Надо сделать азбуки согласных… т. е. стадиальную азбуку звукостановления. – Не исключено, что данное замечание отсылает к лингвистической теории академика Н. Я. Марра о стадиальном развитии языка. Однако скорее речь у Эйзенштейна идет о фонетике. Среди целого ряда работ по стиховедению 1920‐х годов его внимание могла привлечь в том числе теория М. П. Малишевского, направленная на сближение искусства поэзии с музыкальным искусством (см.: Малишевский М. Метротоника: Краткое изложение основ метротонической междуязыкой стихологии. Ч. 1: Метрика. М., 1925; в 1929‐м в ГАХН он защитил диссертацию «Материал поэзии как искусства. Состав, свойства, движение и значимость материала поэтического произведения. (Введение в элементарную теорию поэзии). Принципиальное исследование физической и социальной природы элементов материала поэтического произведения»). Эйзенштейн принимал участие в работе ГАХН и не исключено, что мог быть лично знаком с Малишевским и с рукописью его неизданного поэтического сборника 1929 года, сама структура которого могла перекликаться как с концептом жанра «сверхповести» Хлебникова, так и с идеей Эйзенштейна о «шарообразной» книге. В предисловии к сборнику Малишевский педалирует монтажно-структурный принцип организации текстов: «Сборник составлен по принципу единого произведения. Каждое стихотворение – слово, каждый отдел – стихотворная строка, каждая часть строфа и книга в целом – одно стихотворение» (цит. по: Сергеева-Клятис А. Ю. Борис Пастернак и Михаил Малишевский: К истории взаимоотношений // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2017. Т. 76. № 1. С. 71).

Zweigeschlechtswesen… – Эйзенштейн нередко использует это немецкое слово для обозначения андрогинности. Как показала Оксана Булгакова, это слово заимствовано им из работы Йозефа Винтуса «Двуполое существо у народов центральной Австралии и у других народов» (1928):

Joseph Winthuis. Das Zweigeschlechterwesen bei den Zentralaustraliern und anderen Völkern. Leipzig, 1928. Этот голландский миссионер, изучавший верования племен Австралии и Океании, полагал, что мышление всех отсталых народов насквозь пронизано сексуализмом, поэтому и мифология их начинается с образов неких андрогинных, двуполых существ, сотворивших мир путем самооплодотворения. Книга была в библиотеке Эйзенштейна с пометой 7 февраля 1932. Эта монография вызвала бурную критику, на которую автор ответил второй книгой: Die Wahrheit über das Zweigeschlechterwesen [«Правда о двуполом существе»]. Leipzig, 1930. На нее были напечатаны несколько откликов в журнале «Советская этнография»: Кагаров Е. За границей. Советская этнография. 1932. № 1. С. 118–120; Золотарев А. Теория двухполости как новый путь этнологии. Советская этнография. 1933. № 1. С. 186–189[1092].

…каждого экстаза и экстатика. – Проблема экстаза занимала особое место в режиссерской теории и практике Эйзенштейна. Его неизменная установка на то, чтобы зритель «выходил из себя» (ex-stasis – из состояния), определила интерес к религиозным культам, сектантским радениям, древнейшим обрядам и ритуалам, а также к литературной зауми футуристов и – шире – к психологии искусства. По-видимому, в фигуре Зангези (как и в сверхповести в целом) Эйзенштейн увидел интересы и приемы Хлебникова, родственные его собственным – характерным для «художника-экстатика».