В дневниковой записи 14 сентября 1932 года, где Эйзенштейн рассуждает о «протоплазменном» характере своих рисунков, имя Хлебникова неожиданно возникает именно как рисовальщика родственного типа (причем в ряду таких графиков, как карикатурист Олаф Гулбранссон, Уолт Дисней, Пабло Пикассо, Юрий Анненков и Борис Григорьев): «Показательны рисунки стопроцентного экстатика – Хлебникова: вообще ничего более как слегка персонифицированная ткань плазмы, во всей своей полноте иллюстраций к физиологическому атласу» (
«…ПОДЕЛЮСЬ С ВАМИ НЕКОТОРЫМИ МЫСЛЯМИ ОТНОСИТЕЛЬНО НАМЕЧАЕМОГО ВАМИ СБОРНИКА»
НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЙ ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ПРОЕКТ И. Н. РОЗАНОВА И Л. П. СЕМЕНОВА
В архиве Ивана Никаноровича Розанова (1874–1959)[1093]
в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки хранится около двух десятков открыток и писем, полученных им на протяжении двадцати лет, с 1934 по 1953 год[1094], от кавказоведа и лермонтоведа Леонида Петровича Семенова (1886–1959)[1095].Точек сближения у этих двух литературоведов, чьи имена в исследовательских публикациях практически никогда не встречаются рядом, было немало. Оба вступили в науку и сформировались как ученые задолго до Октябрьского переворота. Оба дожили до «оттепели» и ушли из жизни в один год. Оба сумели, хотя не без труда, приспособиться к советской реальности, неизбежно поступаясь в частностях, но максимально оставаясь верными главному – понятию личной порядочности. В 1949 году, в эпоху борьбы с космополитизмом, в выступлениях И. Н. Розанова, даже при самой суровой оценке[1096]
, трудно увидеть что-либо, помимо мастерского умения выступить с «обличительной речью» так, чтобы никому в реальности не причинить зла.В библиографии работ Семенова можно найти заголовки газетных публикаций, которые теперь, из наших «вегетарианских» времен, кажутся актом слабости, вроде «СССР – могучий оплот мира» 1950 года[1097]
, что, впрочем, не спасало от нападок. Сначала значительная часть семеновских работ, посвященная культуре чеченцев и ингушей, оказалась «вынесена за скобки» после высылки этих народов в 1944 году. Потом борьба с космополитизмом аукнулась исследователю нартского эпоса, видевшему в этом памятнике общие мотивы с западноевропейскими произведениями народного творчества (в 1951 году ученый вынужден был выйти на пенсию «по состоянию здоровья»). О его внутренней стойкости знали не только близкие, от которых он не стал «отмежевываться» в страшном 1937‐м, а напротив, принял под свой кров[1098], но и коллеги и ученики: «Все, кто знал Леонида Петровича Семенова, хорошо помнят, что он отличался необычайной скромностью, трепетной совестливостью и благородством. Науке он служил подвижнически. Ей он отдавал всю страсть, все силы своей души»[1099].Розанова и Семенова объединяли и общие знакомые. Тут прежде всего надо назвать Юрия Матвеевича Соколова (1889–1941)[1100]
. С Соколовым Розанова связывали долгая дружба и научные публикации, в том числе в одиозном для советского времени кооперативном издательстве С. П. Мельгунова «Задруга», где в 1920 году они вместе выпустили сборник о творчестве И. С. Тургенева[1101]. В архивном фонде Ю. М. Соколова в РГАЛИ сохранились письма Семенова 1934–1939 годов[1102]. 8 мая 1939 года Семенов просил сообщить, как прошло «чествование Ю<рия> М<атвеевича>» (т. е. отмечавшееся в апреле 50-летие Соколова, избранного в начале года академиком[1103]), и писал, что с нетерпением ждет розановских рецензий на его учебник[1104], а 2 июля 1939 года – что выслал Соколову, а теперь шлет Розанову «рецензию о книге Юрия Матвеевича из газеты „Заря Востока“, издающейся в Тбилиси»[1105].