Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Обстоятельства нашей высылки до сих пор известны только в общих чертах. Речь Зиновьева на партийной конференции в Москве в начале августа явилась первым явным симптомом какой-то новой затеи, хотя его речь и заканчивалась фразой о том, что бесполезно бороться репрессиями против враждебной коммунизму идеологии либеральной интеллигенции. Оказалось, однако, что до конференции уже началась в партийных центрах и центриках та скрытая от всех работа по составлению проскрипционных списков, которая закончилась – вполне ли? – высылкой многих интеллигентов на запад и на восток. Чуть-чуть приподнялась завеса, когда появилась статья Луначарского, конфузливо завилявшего хвостом: он-де по этому вопросу и с Зиновьевым, и не с Зиновьевым. По статье видно было, что на верхах нет в этом деле единогласия. Это отсутствие единства сказалось и в истории с В. Я. Ирецким, высылавшимся вместе с нами, потом, в день нашего отъезда, по распоряжению из Москвы, оставленного в Петербурге, а спустя три недели все-таки высланного. Говорят, так же точно закончились передряги Е. И. Замятина, который остался в России вследствие вмешательства Каменева, но теперь все же высылается, несмотря на уход из петербургского Г. П. У. Мессинга. Отсюда вывод: высылка была делом группы во главе с Зиновьевым, и эта группа имела сильную поддержку и ревностных исполнителей в лице Уншлихта, Мессинга и др<угих> деятелей Г. П. У., сводивших на нет не только принципиальную оппозицию в данном вопросе со стороны другой группы, но не давших последней возможности избавить от высылки даже немногих отдельных лиц. И как при этом не подчеркнуть, что народный комиссар просвещения Луначарский в этой оппозиционной группе не был, а скорее помог группе Зиновьева, которую очень энергично поддерживали в этой кампании только петербургские газеты, где улюлюкали Сафаров, Гарин, Гредескул и мн<огие> др<угие>.

Когда-нибудь правдивая картина изгнания из России нескольких десятков ученых, писателей и инженеров будет написана со всеми теми подробностями, которые пока еще недоступны никому, кроме авторов и исполнителей этой дикой меры. Но и теперь следует каждому, кто что-нибудь знает, не хранить свои сведения для отдаленных мемуаров, так как дружная работа нововременцев и сменовеховцев уже творит зловредные легенды[1190].

Воссоединившись с Харитоном в Берлине[1191], Ирецкий взялся на первых порах помогать ему с изданием журнала «Сполохи», брошенного предыдущим редактором А. Дроздовым по причине его репатриации[1192]. Присяжный фельетонист эмигрантской газеты «Руль» А. Яблоновский приветствовал эту редакционную «смену вех», не без издевки назвав бежавшего обратно в СССР «литературным покойником» и причислив его к сонму «тушинских воров»: