Не вполне понятно, почему кукиш
сопровождает прилагательное строгий. Это слово выглядит на своем месте, хотя в узусе не фиксируется ни строгий кукиш/шиш, ни строгая нищета (как можно было бы считать, предполагая здесь характерный для Мандельштама перенос эпитета). Представляется, что в данном случае прилагательное строгий мотивировано контаминацией, отчасти фразеологической, отчасти – жестовой: показать кукиш здесь соединяется с жестом/оборотом строго погрозить пальцем, из которого заимствуется сема ‘строгости’. Ассоциация в рамках семантического поля жеста «успокаивает» сознание читателя, в результате чего необычный эпитет представляется вполне уместным.При всем этом, конечно, жест нищеты актуализирует обсценный смысл. Здесь происходит тот же эффект, что и со срамотой
. Притом что связь показать кукиш/шиш с обсценным планом хорошо известна (кукиш/шиш – эвфемизм полового члена), не каждый человек, использующий этот жест/фразеологизм, осознает, что он неприличен. Как правило, он маркируется как неприличный в среде интеллигенции, тогда как для остальных носителей показать кукиш – это жест/фразеологизм, выражающий отказ или оскорбление.Надо полагать, что в четвертой строфе Мандельштам вновь играет на разных социокультурных нормах. Высказывание строгий кукиш мне покажет нищета
прочитывается в двух планах: на фоне просторечного языка 1920–1930‐х годов с одной стороны, и в обсценном контексте, где за кукишем отчетливо считывается указание на мужской половой орган и соитие, – с другой. Последний указанный план, конечно, напрямую перекликается со второй строфой и точно так же формирует фигуру сокрытия.В таком свете особый смысл приобретает высказывание в начале строфы: по губам меня помажет пустота
. В его основе – фамильярная идиома мазать по губам (усам), значение которой, по «Словарю…» Ушакова, – «обещать, не исполняя обещанного, обманывать»[1171].В очевидном плане выражения текста смысл идиомы трансформируется. В стихотворении речь не идет об обмане или пустом обещании, – скорее пустота
буквально помажет по губам субъекта. При таком дословном прочтении возникает языковое смещение, потому что в высказывании исчезает дополнение (помажет чем?). Вместе с тем оно не бросается в глаза. Вероятно, так происходит потому, что на глубинном семантическом уровне словосочетание контаминируется с другой известной идиомой – по губам текло, да в рот не попало[1172]. Эта идиома, к слову, проясняет и смысл выражения мазать по губам – в обоих фразеологизмах речь идет о дразнящей близости желаемого при невозможности его получить. Подключение выражения по губам текло, да в рот не попало, мотивированное еще и алкогольной темой стихотворения (шерри-бренди, дуй вино), объясняет, почему агентом действия мазать по губам выступает пустота. Дело в том, что поговорка транслирует именно смысл ‘отсутствия’, ‘пустоты’, а в стихотворении этот смысл как бы воплощается и становится самостоятельным действующим лицом (агенсом)[1173].Однако в свете скрытого обсценного плана стихотворения высказывание по губам меня помажет пустота
прочитывается в другом ключе. Какой-либо идиоматический смысл в этом плане тоже улетучивается, а сам оборот понимается буквально. В таком качестве высказывание предстает субститутом непристойного языкового фразеологизма (однако в определенных ситуациях, например, при тюремном унижении, – и телесного акта). В силу преимущественно устного бытования оно также плохо зафиксировано в письменных источниках. Его своеобразная вариация неожиданно обнаруживается в одном из опусов Д. Бедного (приведу цитату только в качестве доказательства, что оборот так или иначе бытовал и в 1920–1930‐е): «– „Кукиш с маслом пососут!“ / – „Пососут!“»[1174].Таким образом, в четвертой строфе, как и во второй, стихотворение Мандельштама намеренно обыгрывает обсценный план, не называя его напрямую, но сигнализируя о нем с помощью трансформации фразеологии.
5.
В пятой строфе общий смысловой контраст выражается противопоставлением абсолютной безысходности (всё равно) призывам к забытью и праздному времяпрепровождению (пей коктейли, дуй вино).