Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Язык третьей строфы представляет особый интерес и в идиоматическом плане, и в плане отдельных лексем. Культурный сюжет осложняется стилистически вульгарным сбондить – греки сбондили Елену. Употребление этого глагола позволило Е. Эткинду говорить, что греки повели себя как «вульгарные урки»[1167]. Хотя глагол сбондить (‘украсть’) в качестве просторечия фиксируется и у Даля, и у Ушакова, стоит обратить внимание, что в конце 1920‐х годов он фиксируется в словаре преступного языка[1168], поэтому социокультурная ассоциация Эткинда вполне закономерна.

Вторжение экспрессивного просторечия в культурный сюжет затемняет специфику событий, происходящих в первой половине строфы. В самом деле, как расценивать «ошибку», что именно греки, а не троянцы украли Елену? Г. А. Левинтон считал, что это описание «не может относиться к Троянскому сюжету, но только к „Елене“ Еврипида (где Елену действительно крадут, крадут греки – Менелай – и где в сюжете играет большую роль то, что ее крадут „по волнам“)»[1169]. По мнению Гаспарова, «под греками подразумеваются все участники троянской войны без разбора»[1170]. Убедительной мне представляется точка зрения Гаспарова.

Вопрос, восходят ли события третьей строфы к трагедии Еврипида, относится только к реконструкции авторского сознания. Он, по сути, сводится к другому вопросу – знал или не знал поэт такую орекстровку сюжета? В перспективе самого текста, как и в перспективе его восприятия, он не стоит остро. Приведу некоторые аргументы. Так, в плане восприятия в этом фрагменте проявляется тот же эффект перцептивного сглаживания, который уже наблюдался во второй строфе, – неслучайно «несуразность» не особо бросалась в глаза даже исследователям, писавшим об этом стихотворении. Надо полагать, что большинством читателей высказывание воспринимается по сигнальному принципу: слова «греки», «Елена», «волны» актуализируют мифологический сюжет, и у читателя возникает ощущение, что он понял, о чем эти строки.

В перспективе текста мы сталкиваемся с очередным смысловым и языковым смещением. О смысловом смещении уже говорилось, хотя стоит подчеркнуть, что непротиворечивое прочтение строки получают, если вслед за Гаспаровым считать, что греки в данном случае – все участники событий. Не менее интересным кажется смещение языковое. Так, не вполне нормативным предстает оборот сбондить по волнам или, учитывая языковую синонимию, украсть по волнам. По волнам – фразеологизм, который в нормативном узусе не сочетается с глаголом украсть / сбондить. Однако это странное управление не замечается читателем как в силу смыслового сглаживания, так и за счет смысловой инерции фразеологизма, транслирующего в данном случае «готовый» комплекс значений, замещающий сказанное в тексте.

Вторая часть строфы – ну, а мне — соленой пеной по губам – в языковом плане продолжает разговорную модальность: фиксированный для устной речи оборот ну, а мне; эллипсис – пропуск глагола во фразеологизме дать по губам (который здесь буквализуется). Клише соленая пена, конечно, связано с морем. Однако в свете алкогольной темы стихотворения нельзя исключать, что пена ассоциативно связывается и с горячительными напитками. Подчеркну, что эта связь не привносит нового значения в конкретный фрагмент текста, а только обеспечивает повышенную связанность его семантических рядов.

4. В четвертой строфе стихотворение вновь возвращается к обсценному плану. Прежде чем обратиться к нему, коротко отмечу, как в ней реализуется общая смысловая установка текста на контраст. По сравнению с предыдущими строфами контраст здесь, конечно, ослаблен, и два высказывания – по губам меня помажет пустота, строгий кукиш мне покажет нищета – предстают синонимичными. Оба высказывания содержат негативные коннотации, в обоих случаях субъект оказывается пассивным участником совершаемых с ним действий. Если и видеть в строфе элемент противопоставления, то в самих действиях: в первом случае оно тактильно, во втором – визуально.

Строфа в целом транслирует понятный негативный смысл – в жизни субъекта не ждет ничего хорошего. Этот «посыл» передается с помощью готовых элементов языка, причем они, как и во второй строфе, связываются с обсценным планом. Сначала о фразеологии. Жест показать кукиш в реалиях 1930‐х годов, согласно «Словарю…» Ушакова, использовался для выражения насмешки и презрения; идиома кукиш с маслом – для выражения идеи безрезультатного исхода какого-либо дела, просьбы. Кукиш у Мандельштама совмещает все эти значения, репрезентируя и насмешку над субъектом, и полное отсутствие чего-либо / каких-либо благ.