Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Берлинский журнал, имеющий в своем прошлом 18 номеров, вышел под новой редакцией В. Я. Ирецкого и Б. И. Харитона (бывшего редактора «Литературных Записок» в Петербурге), и журнал значительно изменил свою физиономию: сокращена, прежде всего, его литературно-художественная часть и очень расширены остальные, количественно и качественно разнообразные отделы.

Новая редакция нащупывает пути к созданию журнала, который отвечал бы потребностям широких кругов культурных читателей за рубежом, ищущих отклика на запросы не-политического характера и не чисто литературно-художественного – в первую голову, а общекультурного порядка[1196]. <…>

Популяризаторского характера очерки принадлежат перу немецких авторов, в других упомянутых отделах встречаются русские имена, и на всем лежит печать хорошей литературности, тщательности и определенно-намеченного плана. Материал разнообразен, изложен популярно, без ненужной примитивности и читается легко.

Что касается литературного отдела, то здесь мы встречаем имена А. Амфитеатрова, В. Ирецкого, М. Зощенко, В. Ходасевича, Н. Тихонова и др. Пожалуй, из беллетристики самое яркое – это маленький очерк молодого петербургского серапионовца Зощенки: «Матрёнища».

Характерная для этого писателя манера письма – свободная, подчас до развязности, но красочная и какая-то органически здоровая и сильная. Обычная склонность к юмору и шаржу придает маленькому рассказу светлый и задорно-радостный колорит. Рассказ Ирецкого «Учет и распределение» написан еще в 1919 г. в Петербурге, в самый разгар торжества всероссийского учета и распределения исчезнувших из жизни благ и носит на себе черты этого ушедшего в прошлое времени и, местами, написан удачно, но, в общем, хуже других рассказов этого писателя, очень тонко и вдумчиво отражающего хорошо ему знакомый быт и дух советской действительности[1197].

В отличие от Харитона, свою историю высылки Волковыский написал только к ее пятнадцатой годовщине, когда многое изменилось и в СССР, и в эмиграции. Впрочем, подлинные причины репрессивных мер советского правительства так и остались непроясненными. В этом мемуарном очерке Волковыский не мог не вспомнить об исключительной прозорливости Ирецкого, который довольно точно предугадал развертывание драматических событий поздней осени 1922 года: