Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Описанные Волковыским петербургские ведуты, проплывающие перед глазами вдоль Николаевской набережной, наверняка запечатлелись и в памяти Ирецкого. Вопреки обилию перемещений и географических перипетий, о которых он рассказывал в своей автобиографии: «Родился в Харькове. Детство провел в Белгороде, Курской губ<ернии>. А затем в силу домашних обстоятельств проживал в разных концах России – на Урале, в Польше, в Вятке, в Воронеже, в Петербурге»[1200], – «воображаемые города» в его прозе, написанной в эмиграции, заставляют вспомнить именно петербургскую топографию. Как отмечал П. Пильский, «В. Ирецкий, по преимуществу, схематик. Его увлекает беллетристический чертеж. Впечатлительность этого писателя не жадна. <…> Это совсем не его область. Ему нужны грандиозные планы, размахи замысла, прямые линии, тонкость чертежа, точные вычисления, постройки»[1201].

В городских пейзажах Ирецкого появляются мосты и набережные, узкие переулки и проходные дворы, дворцы и доходные дома, глядящие мертвыми окнами на уличную жизнь. Именно через них Петербург угадывается в выстроенных им декорациях фантастического романа «Наследники» (1928), несмотря на то, что местом повествования выбрана «маленькая Дания»[1202]. Ю. Айхенвальд увидел в этом романе Ирецкого «ценную и очень значительную семейную хронику, наподобие „Будденброков“ Томаса Манна», и написал в своем отзыве:

Выпущенный издательством «Polyglotte», роман В. Ирецкого «Наследники» – оригинальное явление уже потому, что содержание его взято не из русской, а из датской жизни. В связи с этим, а также и с особенностями изложения, он может показаться иному переводом с иностранного. Не то, чтобы изложение это страдало искусственностью или было недостаточно русское: нет, напротив, оно за несколькими исключениями, которые мы сейчас укажем, льется чистой и благородной струею; но слышится в нем часто какая-то приподнятость и торжественность. <…>

На этом фоне – яркой кистью выписанные картины и фигуры, много острого, меткого, смелые и волнующие неожиданности, ряд содержательных биографий; освещена серьезность и существенность человеческих судеб, показаны психологические глубины, есть человечное и трогательное. <…> Его роман умен. Даже излишне подчеркнута здесь интеллигентность и образованность: немало фактических знаний требует от своего читателя осведомленный писатель. <…>

В общем, есть у «Наследников» своя, особая, опять-таки интеллигентная физиономия. Над пустою беллетристикой высоко поднимается это серьезным звуком звучащее произведение. Оно заставляет думать[1203].

Вряд ли Айхенвальд мог предположить, насколько точным окажется его замечание, что книга Ирецкого вполне способна «показаться иному переводом с иностранного». В том же году «Наследники» были контрафактно выпущены в Москве издательством «Пучина» под заглавием «Завет предка», как роман «Я. Ириксона» «Slaegten Larsen» в «авторизованном переводе с датского В. Яковлева»[1204]. Сам же Ирецкий с грустью констатировал в письме к жене 13 мая 1930 года: «…роман пока что разошелся неважно: около 400 экз<емпляров>. Денег я за него не получил ни копейки. С пьесами ничего не выходит, что не помешало мне написать (почти что закончил) и четвертую. Настроение нехорошее: скучно! И главное – никаких радостей. Людей почти не вижу. Да и никого нет»[1205].

В Петербурге разворачивается действие следующей книги Ирецкого «Холодный уголь» (1930). В своей рецензии обозреватель рижской газеты «Сегодня» Петр Пильский отмечал роковую роль города в становлении главных действующих лиц этого романа: