Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма

«Русская национальная литература» также становится все более условным концептом за счет диаспоризации русской словесности в течение последнего столетия и дальнейшей интенсификации миграционных процессов в постсоветский период. После отмены цензуры авторы русского зарубежья получили возможность публиковаться как за рубежом, так и в России. В этом контексте отношения между метрополией и различными центрами диаспоры приобрели характер взаимодополнительности. Писатели, имеющие опыт жизни в других странах, вносят оригинальные, а иногда и экзотические ноты в современную русскую литературу и занимают особую нишу на рoссийском книжном рынке. Полицентризм современной русской литературы подчеркивается в коллективном предисловии к антологии под названием «Символ “Мы”» (2003), в которую вошли произведения ряда русскоязычных еврейских писателей из Израиля, США, Италии и Германии. Современную ситуацию они описывают как переходную, определяющуюся разрывом иерархических связей с Россией и эмансипацией диаспоры от советского и российского прошлого, менталитета, тематики и культурной традиции:

[Р]усская литературная эмиграция как самозаконное явление, притязающее на исполнение особого культурно-исторического долга […] перестала существовать. […] международный характер современной русской литературы неоспорим – эпохальный переход от эмиграции к диаспоре совершился. […] Русская литература в том виде, в каком она сложилась к началу XXI века, представляется нам свободной не только от противоборствующего разделения на российскую и зарубежную, характерного для предыдущего периода […], но и от иерархии «господства и подчинения», устанавливаемой в соответствии с географической принадлежностью текста и автора. Быть в диаспоре означает для нас развивать те особенности русского слова, которые […] не могут быть развиты в метрополии. Метрополия и диаспора, следовательно, находятся в отношении столь же необходимой, сколь и взаимовыгодной дополнительности […] география нашей речи разрослась до целого мира[791].

Манифест призывает авторов, проживающих в зарубежье, к сознательному культивированию особого языка: «Добивайтесь максимального удаления от метрополии своей речи, развивайте свое иноземство»[792]. Этот на первый взгляд парадоксальный совет по сути является продолжением литературной практики русского Монпарнаса. Он иллюстрирует радикальный разрыв с «миссией» сохранения в эмиграции русской языковой традиции, которую неоднократно провозглашали лидеры русских диаспоральных общин первой половины XX века.

Методологические подходы, разработанные в ходе данного исследования, равно как и в других работах, посвященных транснациональной литературе, применимы к широкому спектру литературных явлений, включая русскоязычную культуру «ближнего зарубежья» и Израиля. Еще более усложняет картину современного русского литературного ландшафта тот факт, что некоторые из живущих за пределами метрополии писателей пишут сразу на нескольких языках или публикуют свои произведения по-русски в собственном переводе, как в случае с Михаилом Идовым или Некодом Зингером. Такие транснациональные, двуязычные авторы имеют двойственную культурную принадлежность, их связь с современной Россией неоднозначна, как и роль русской культуры в их творчестве. К какой категории их отнести? Является ли подобная игра с литературными масками признаком диаспорального или «глобализированного» писателя? Существует ли сегодня «всемирная русская литература» (а также «русская национальная литература») и каковы ее признаки? Постановка этих вопросов, возможно, приведет к переосмыслению существующих концепций и расширит наши представления о разнообразных векторах развития русской словесности.