Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма

Писатели русского Монпарнаса отличаются друг от друга и по масштабу таланта, и по тому положению, которое они занимают в истории литературы ХХ века. Круг почитателей Гайто Газданова, например, неуклонно расширяется. В 1990-х годах учреждено российское Общество друзей Газданова, к деятельности которого были привлечены такие видные деятели культуры, как Валерий Гергиев. Постоянное появление новых переводов из газдановского наследия свидетельствует о том, что интерес к нему растет и на Западе. А вот Борис Поплавский, чье творчество часто становится объектом научных исследований, скорее всего, так и останется писателем для любителей бессюжетной прозы с метафизическим подтекстом. Ранние произведения Эльзы Триоле, grande dame послевоенной французской литературной сцены, практически забыты, а ее проникнутый монпарнасским духом роман «Добрый вечер, Тереза!» почти не привлекает внимания литературоведов, да и сам текст является едва ли не библиографической редкостью. Российские читатели сегодня высоко ценят Нину Берберову, Владимира Варшавского, Василия Яновского и Ирину Одоевцеву – но скорее за их мемуарную, а не художественную прозу. Екатерина Бакунина после десятилетий забвения неожиданно прославилась как автор эротических романов, когда «Тело» и «Любовь к шестерым» были выпущены издательством «Гелеос» в серии «Фавориты любви». Обнаружив в них феминистический подтекст, критики сочли, что эти произведения стоят у истоков женской литературы. Другие авторы, в их числе Анатолий Штейгер, Николай Оцуп, Сергей Шаршун и Юрий Фельзен, скорее всего, так и останутся малоизвестными за пределами круга специалистов по культуре эмиграции, и вспоминать о них будут только как о скромных попутчиках более ярких представителей литературного созвездия той эпохи.

Однако, независимо от большей или меньшей одаренности отдельных писателей, русский Монпарнас представляет собой уникальный культурный феномен. Творчество младоэмигрантов, находившихся на стыке разных национальных традиций, канонов и языков, свидетельствует о зыбкости и изменчивости культурных конструктов, которые принято считать незыблемыми. Если в 1920 – 1930-х годах практики гибридного, транснационального письма были явлением исключительным, то к концу ХХ века они получили широкое распространение среди авторов-мигрантов. К творчеству Салмана Рушди, Милана Кундеры, Андрея Макина, Гари Штейнгарта, Джонатана Литтела, Владимира Каминера, Дай Сиджи и многих других невозможно подходить с позиций одной определенной национальной традиции. Более того, по словам исследователя русско-американской прозы Адриана Ваннера, современный глобализированный культурный контекст требует переосмысления даже «самого понятия фиксированной этнической сущности»[787]. Живущие за пределами метрополии писатели обычно дают весьма уклончивые или ироничные ответы на вопрос об их национальной идентичности. Владимир Каминер, который эмигрировал из СССР в Германию в 1990 году и на новой родине стал популярным писателем, диджеем и радиоведущим, так отзывается о своей культурной амбивалентности: «Моя родина – СССР. Мой родной язык – русский. В частной жизни я – русский. По роду занятий – немецкий писатель. Мое любимое место жительства – Берлин»[788].

Эта новая реальность требует пересмотра сложившейся в эпоху романтизма концепции литературы как явления национальной культуры и языка. Так, недавно был брошен вызов таким общепринятым терминам, как «французская» и «франкоязычная» литература. В последние два десятилетия во французскую литературу вошло множество писателей, которые родились за пределами Франции и ее бывших колоний, для которых французский не является родным языком – сами их имена выдают африканское, вьетнамское, греческое, китайское, русское или чешское происхождение. Тем не менее авторы эти – лауреаты престижных французских литературных премий, таких как Гонкуровская, Медичи, Гран-при Французской академии, Фемина и пр. В их числе – Дай Сиджи, Василис Алексакис, Андрей Макин, Нэнси Хьюстон, Ален Мабанцку, Каликст Бейала, Атик Рахими и Джонатан Литтел. Эти новые голоса привнесли «иностранный акцент» и доселе неведомую полифонию в современную французскую литературу, положив конец ее традиционному галлоцентризму. Против французского «культурного империализма» выступают и авторы коллективного манифеста «За “мировую литературу” на французском языке»[789]. Объявив понятие «франкофония» «виртуальной реальностью», они заявляют, что французский язык наконец-то освободился от «одностороннего пакта с нацией», и вводят термин «всемирная франкоязычная литература» (littérature-monde en français), в рамках которой требуют для себя полноправный статус[790].