Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма

Рассмотрев многочисленные примеры изображения матерей в европейской и американской художественной литературе XIX века (Жорж Санд, Джейн Остин, Джордж Элиот, Шарлотта Бронте), Марианна Хирш приходит к выводу, что даже в викторианской литературе, несмотря на сосредоточенность на семейных ценностях, преобладают образы «монструозной», отсутствующей, «злорадной» или «тривиально комичной» матери, не приемлющей свое материнство и чинящей препятствия дочерям. Литература этого периода продолжает выражать «подсознательный страх перед материнским всевластием и тягой к разрушению»[773]. Вариант архетипа «злой матери» – мать-соперница – оказался особенно популярным в период модернизма, о чем свидетельствует неоднократное обращение к мифу об Иродиаде и Саломее как в драматургии (Оскар Уайльд), так и в опере (Жюль Массне, Рихард Штраус). Во французской прозе 1920 – 1930-х годов властная, ревнивая и в итоге губящая своего ребенка мать стала распространенным литературным персонажем. Противостояние матери и ребенка – повторяющийся мотив романов Франсуа Мориака. Большинство его героинь восходят к мифологическим прототипам (Горгона, Федра, Аталия), а их кажущаяся материнская преданность оборачивается зловещими последствиями. Полный контроль со стороны матери-тирана часто дополняется у Мориака маргинализацией отца (он умер, уехал или покончил с собой). В «Волчице»[774] («Genitrix», 1924) мать Фернана видит в его молодой жене соперницу, отнимающую у нее любовь сына, и радуется (правда, преждевременно) кончине невестки[775]. Фелисите подавляет в Фернане мужское начало, препятствует его взрослению, мешает ему выстроить полноценные взрослые отношения, делая его в результате глубоко несчастным. Ее абсолютная власть над ним разрушительна: «Чтобы не потерять свое сокровище, она сама превратила его в [нравственного] калеку». Извращенность чрезмерной привязанности Фелисите к взрослому сыну подчеркнута через следующую аналогию: «Эта старая женщина умирает из-за того, что не владеет больше своим сыном, умирает от жажды обладания, духовного господства, более жестокой, чем та, которая сплетает, соединяет, заставляет пожирать друг друга два юных тела»[776].

В еще более гротескном виде патологическая пара мать/сын представлена в пьесе Кокто «Ужасные родители» (1938), где изображена повредившаяся умом, ревнивая мать, которая предпочитает видеть сына мертвым, нежели счастливо женатым на сверстнице. На премьере пьесы разразился грандиозный скандал, вызванный прежде всего сценой в спальне, где великовозрастный «ребенок» показан в постели с неприбранной матерью. В этой пьесе, как и в некоторых более ранних произведениях, Кокто предпринимает лобовую атаку на лицемерную буржуазную мораль и показывает глубокий кризис французской семьи. В попытке возвысить водевиль до уровня трагедии он обращается к мифам. Так, Ивонна, склонная к инцесту мать, поневоле исполняет роль Иокасты, матери Эдипа. Кокто изображает комплекс Иокасты куда более откровенно, чем Мориак: Ивонна в итоге осознает поражение и кончает с собой. Свой разрушительный потенциал мать в конце концов обращает против себя самой.

Обратной стороной архетипа «разрушительной материнской любви» явился архетип «нежеланного ребенка». Как отмечает Доминик Дессанти, «дети-мученики существовали всегда. Как и отказ от исполнения материнских обязанностей. Новизна состояла в том, что об этом заговорили, вытащив из сумеречной зоны сакрального на яркий свет общественного»[777]. Еще в начале XX века Альфред Савуар, изобразивший в пьесе «Третий прибор» (1906) самоубийство восьмилетнего мальчика, спровоцированное ненавистью родителей, подвергся всеобщему осуждению и на долгие годы был лишен возможности ставить свои произведения на сцене; критики возмущенно писали о нем: «Подвергать сомнению материнскую любовь – какое кощунство». Но уже спустя два десятилетия образ нарциссической и лицемерной «современной женщины», пренебрегающей материнскими обязанностями во имя развлечений и любовных интриг, получил широкое распространение в массовой литературе[778].

В прозе ар-деко возникла целая галерея таких «современных женщин», начиная с матери героини романа «Гарсонн»: «У мадам Лербье, поглощенной исключительно самою собой, была в пятьдесят лет единственная цель: выглядеть на тридцать. […] Мама вечно в авто со своими друзьями. А если и ужинает дома, что бывает редко, то потом, едва переодевшись, уезжает на танцы в Казино. До поздней ночи…»[779] В романе Вотеля «Мадам не хочет ребенка» мать проводит все свое время в «дансинг-паласе», а дочь ее приходит в ярость при намеке жениха на то, что когда-нибудь у них может родиться ребенок.