Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма

Дубровский пояснял, что к изобретению нового жанра его подвигло желание подать свой опыт психоаналитических сеансов в новой нарративной форме, которая была бы одновременно и автобиографической, и художественной. Особыми приметами его стиля стали метаремарки, игра слов, множественность смыслов (даже название его первого романа в форме autofiction, «Fils», можно прочитать двояко – как «сын» или «нити») и включение в текст эпизодов биографии автора в форме разрозненных нарративных фрагментов. Дубровский вскоре отказался от психоаналитической составляющей и продолжал строить свое опровержение теории Лежена о двух пактах, подчеркивая двойственную принадлежность собственных текстов. Настаивая на омонимичности автора, нарратора и протагониста (что соответствует данному Леженом определению «автобиографического пакта»), он заявлял, однако, что жанр автобиографии в его традиционном виде приличествует лишь видным персонам, тогда как сам он – «ничто», «вымышленное существо» (un être fictif), а следовательно, имеет право писать только autofiction. Этот жанр, в понимании Дубровского, оптимально подходит для маргиналов, которые живут в безвестности, «созерцая свои пупки»[133]. В отличие от автобиографии, которая строится на фактах, предшествующих по времени созданию повествования, и является воспроизведением долгой продуктивной жизни, autofiction создается в процессе самого акта письма: не воспоминания воплощаются в слова, а слова порождают воспоминания, да, собственно, и саму жизнь. В кратком предисловии к «Fils» Дубровский сообщает, что метод его заключается в том, чтобы «переложить на язык приключений приключения языка» («avoir confié le langage d’une aventure à l’aventure d’un langage»). В одной из более поздних книг он признаёт, что целью его творчества был чистый нарциссизм: «С тех пор, как я начал претворять свою жизнь в слова, я стал испытывать к себе интерес. Становясь персонажем собственного романа, я начинаю находить мою собственную персону весьма занимательной»[134].

Дубровский вел успешную кампанию сразу на двух фронтах, пропагандируя и свои теоретические открытия, и собственное литературное творчество; вскоре autofiction стала предметом горячего обсуждения в среде писателей и критиков. Были предложены новые интерпретации и примеры autofiction, и в итоге Дубровский утратил контроль над понятием, которое изобрел исключительно с целью дать определение собственным произведениям. Семантика термина постепенно расширялась, и его стали применять к самым разнообразным гибридным текстам, в которых протагонист, идентифицируемый с автором, попадает в некие вымышленные обстоятельства, и при этом пакт с читателем выглядит намеренно неоднозначно. Среди современных, модернистских и даже древних и средневековых писателей, которых называют в этой связи, фигурируют Апулей, Данте, «Сирано де Бержерак», Колетт, Лоти, Селин, Сандрар, Бретон, Сартр, Камю, Дриё ла Рошель, Г. Миллер и Ролан Барт. Женетт употребляет понятие «autofiction», анализируя творчество Пруста, и в своей книге «Палимпсесты» дает этому термину довольно расплывчатое определение: «Я изобретаю для себя биографию и личность, которые не до конца являются… моими»[135]. В докторской диссертации, защищенной в 1989 году (научным руководителем был Женетт), Винсен Колонна предлагает полностью пересмотреть исходную концепцию autofiction: он видит в ней проявление исконной литературной стратегии «самофикционализации» и относит к ней самые разнообразные произведения, среди которых «Fils» Дубровского занимает достаточно скромное место[136].

Дубровский активно участвовал в спровоцированной им оживленной дискуссии. В итоге он пересмотрел свое первоначальное определение, назвал autofiction «постмодернистской автобиографией» и даже составил список ее важнейших признаков, которые сводятся к следующим:

– омонимичность автора, протагониста и нарратора;

– подзаголовок «роман»;

– повествование, стилизирующее устную речь;

– поиски оригинальной формы;

– нацеленность на «непосредственную артикуляцию»;

– разрушение линейных временны́х последовательностей через отбор, фрагментацию, размывание, стратификацию;

– преимущественное использование настоящего времени;

– обещание излагать лишь строго «реальные» события;

– раскрытие себя через правдивое повествование (под этим Дубровский понимал моральный эксгибиционизм автора, например подачу самого себя как посредственности и неудачника);

– стремление вызвать у читателя симпатию (через вышеописанное самоуничижение) и тем самым сократить дистанцию между автором и читателем[137].