Русский романтизм

место свидания, где он находит платок, потерянный герцоги-

ней, убеждается в ее измене и жаждет отомстить Сен-Мегрену.

Сцена обвинения совершенно аналогична рассмотренным выше:

„Генрих, во имя неба, я невинна, я вас умоляю"... „это будет

ужасное преступление" (герцог хочет ее отравить).

Г е р ц о г (смеясь): „Игра"! Г е р ц о г и н я : „Нет... о, ваша

улыбка мне все сказала". Здесь в восходящей линии действия

динамическая роль принадлежит, как и в „Маскараде", второ-

степенным лицам. Катерина Медичи, — виновница интриги,—

подобно баронессе, Герцог — как и Арбенин — выступает

активно лишь в роли мстителя.

Сходные мотивы — в ряде иных пьес той же эпохй.

В „Кине" Дюма, которого в сезон 1834 — 35 г. для Алексан-

дринского театра перевел Каратыгин 2): основанием ревности

является веер, забытый женой графа в уборной Кина;

в драме Строева „Безыменное письмо" (поставленной в 1834 г.

и в 1840 г. напечатанной в „Репертуаре и Пантеоне"), чей сюжет

„заимствован из повести Арну": ревность Юлия вызвана предо-

стерегающим письмом и пропажей у Фанни к о л ь ц а , подарен-

ного ей Юлием. Анонимное письмо подослано интриганткой, ку-

зиной Юлия, а сцена обвинения построена по шаблону, указан-

ному выше. В драме Беклемишева „Жизнь за жизнь" (репертуар

Александринского театра 1841 г., июнь) доказательством из-

мены жены является м е д а л ь о н с портретом ее возлюблен-

ного, найденный обманутым мужем Жоржем Треланом. Таким

образом, романтическая „драма ревности" имеет традиционныё

мотивы 3). Возбудителем ревности служит какая нибудь ин-

трига, складывающаяся во второй плоскости у второстепенных

действующих лиц, обычно у женщины. Доказательством служит

какой нибудь случайно найденный предмет 4). Муж или влюб-

ленный мстит действительному или предполагае мому сопернику

и жене. Сцены обвинения построены по одному типу. Конец

различен, иногда честь жены восстановлена, но поздно. У Лер-

„Henri III et sa cour", поставленная 11 февраля 1829 г. на Парижской

сцене и имевшая колоссальный успех. В истории романтической драмы это было

первое сценическое осуществление теоретических предпосылок знаменитого

предисловия к „Кромвелю" Гюго, не попавшему на сцену в свое время

и оставшемуся „драмой для чтения".

2) Вольф. „Хроника", т. II, 68.

3) Мы найдем их и в повествовательной литературе, напр., хотя-бы в сти-

хотворной повести Е. Н. Шаховой „Гусар Затворник" (1839, см. ее „Повести

в стихах" СПБ 1842), где популярному романтическому сюжету придана раз-

вязка в стиле чувствительной эпохи.

4) Таким образом, оба эти приема нельзя считать „типично Шиллеров-

скими". См. Яковлев, стр. 253 — 4.

монтова роль мстителя получила особую центральную разра-

ботку. Мотив ревности слабо намечен и в драме Дюканжа,

которая является вообще конгломератом всех популярных

в это время тем: Жорж, найдя в комнате Амалии шпагу,

которую забыл его коварный друг;—Вернер, обвиняет ее в из-

мене (д. II).

Арбенин выступает в о б р а з е з л о д е я , раскрывающемся

постепенно и достигающем своего апогея в последней сцене

IV действия. Этот мотив, являющийся основным слагаемым

сюжетного целого „Маскарада", сообщающий ему своеобраз-

ный колорит, всецело должен быть отнесен к традиции совре-

менной Лермонтову. Воцарился он на сцене вместе с „ужас-

ным жанром" после добродетельных персонажей Коцебу. Уто-

мление „Коцебятиной" чувствуется уже в 1812 году, периоди-

ческая печать в виде „Аглаи" отмечает ее „одностороннюю

чувствительность". Зритель менял свою физиономию и явля-

лась потребность в новом репертуаре Мелодраматический зло-

дей является особенно ярко на сцене Большого Театра в Пе-

тербурге в пьесе: „30 лет или Жизнь Игрока", в образе

Вернера — этого „адского духа", искушающего Жоржа и тол-

кающего его к целому ряду преступлений. (Лермонтов видел

ее в 1829 году, о чем пишет Шан-Гирей). Он развивает

у Жоржа страсть к игре, намеренно ведя его к гибели. Через

15. лет, явившись снова на пути бедного, униженного героя, он

советует ему убить путешественника, пришедшего в его хи-

жину и овладеть его деньгами. Жорж восклицает: „Замолчи,

адский дух, пришедший искушать меня в бедности и отчаянии.

Твой голос распаляет в сердце моем пламя злости: адский

огонь разлился по жилам моим" (III д.). Арбенин, конечно,

менее мелодраматичен, чем Вернер, у которого нет ни одной

положительной черты, но, зато у Лермонтова этот мотив раз-

двоился, и образ другого, правда, неясно намеченного, мел-