Русский романтизм

подобно Неизвестному, и убивает его со словами, напоминаю-

щими заключительные слова последнего: „заплати, злодей!

Я жаждал видеть эту смерть, я достиг цели" (IV д.).

Неизвестный: „да, непримеченный везде я был с тобой, ты не

узнал меня... я цель свою достиг. Давно хотел я полной мести

и, вот, вполне я отомщен" („М", д. IV). Это поразительное

сходство вызывает предположение, что у обоих авторов был

общий французский источник (к сожалению мне не удалось

еще его найти). Беклемишев его просто переделал, сохранивши

даже французские имена, а Лермонтов использовал его для

IV действия, введя во 2-й редакции историю Неизвестного 2).

г) Шла она в Александр, театре в июне 1841 г.

2) Возможно, что этот же источник оказал влияние и на Пушкина

в повести „Выстрел", где Сильвио также в течение многих лет готовится

к 1кести графу, следя за ним издали и, наконец, является „разрядить свой

пистолет". „Ты не узнал меня, граф!'4 — сказал он дрожащим голосом.—

Из второстепенных мотивов отметим мотив игрока,

имеющий также немаловажное значение в архитектонике

„Маскарада". В драме Лермонтова он служит целям усугу-

бления мрачной окраски фона, на котором развертываются

действия. За карточным столом складываются взаимоотноше-

ния главных лиц, в комплекс „страстей" Арбенина входит его

страсть к картам, и мимоходом он излагает целую философию

игрока Звездичу. Этот мотив издавна был излюбленным у драма-

тургов— вплоть до того момента, как Дюканж построил на

нем весь пафос своей, упомянутой уже не раз, мелодрамы.

И в ней действие открывается в игорном доме, в речах Вер-

нера, прославляющего карты, найдутся аналогии соответствен-

ным репликам Арбенина и Казарина („игрок без философии —

пропащий человек", „да здравствуют карты, что на свете лучше

игры" и т. д.). Впрочем, здесь мы наталкиваемся на тему, да-

леко выходящую за пределы романтической драмы, русские

представители которой, однако, не раз пользовались мотивом

игрока (мы найдем его — в качестве аксессуара в драмах

Ивельева и Беклемишева, названных выше) 1).

Наряду с пересмотренными выше отдельными образами

и мотивами, необходимо отметить менее конкретные, общие

приемы, также роднящие „Маскарад" с репертуаром русского

театра 30 — 40 годов. Эти приемы сообщают романтической

драме особую занимательность, и в стремлении к ней драма

Лермонтова шла по общему руслу, окутывая действие таин-

ственным колоритом, делая ударение на так называемых „ирра-

циональных" моментах психики действующих лиц, как делали

это авторы переделок и оригинальных пьес, современных Лер-

монтову. Таковы мотивы предчувствий, предсказаний, предо-

стережений, которые мы найдем и в „Маскараде4' и в пьесе

Мюльнера, в драме Беклемишева, в пьесах Гюго и др.

Кроме того „таинственный колорит" в „Маскараде" осу-

ществляется особыми к о м п о з и ц и о н н ы м и приемами: