Русский романтизм

кого злодея, выступил в лице Казарина, который во 2-й сц.

II акта является в роли Вернера—искусителя, соблазняющего

героя картинами прошлого, в результате чего Арбенин воскли-

цает: „Прочь добродетель, я тебя не знаю... и краткий наш

союз отныне разрыве ю", а Казарин заключает: „Теперь он

мой". Это напоминает сцены искушения у Дюканжа (в I д.,

в д. II и ^).Скоплением злодейств является главный герой

в драме „ У ж а с н ы й Э б е р г а р д т или хижина в л е с у",

сочинение М. Д., 1833 г. Он совершает ряд преступлений:

убивает свою сестру, предварительно обесчестив ее; для сво-

его спокойствия он хочет убить собственного сына. Он ста-

рается заглушить голос совести: „совесть, для чего ты дана

1) Игнатов, „Театр и Зрители", стр. 133.

человеку? О, змея грызет мое сердце! Кровь, кровь... уда-

лись"!.. „Что делать... я непременно должен умертвить своего

сына для спокойствия и благоденствия собственного. Но ах,

совесть, совесть, о, адская фурия"! и т. д.

Такой же злодей Гуго в трагедии Мюльнера: „Преступле-

ние" (перев. Хотянцевой 1833 г.), представленной на Алексан-

дринском театре 26 июля 1833 г. Он характеризует себя так:

„я смесь противных двух стихий, земля и небо, Бог и дьявол".

Он всегда мрачен, единственная его привязанность — жена

Эльвира: „она моя навеки, я братнею кровью купил ее у ада"

(V д.). Эльвира говорит о нем: „не правда ли, Гуго мой с днем

каждым все дичей, угрюмей... я, содрагаясь, упадаю к нему на

грудь, когда меня он с диким взглядом обнимает. Подчас

ужасен взгляд его, и мною избранный супруг, как хищный

зверь (I д.)". Все это еще раз очень напоминает Арбенина.

В душе Арбенина живут тоже две враждующих стихии. В Нине

он хотел найти свое счастье, и через нее снова „любить и ве-

ровать", осуществить небесные мечты, забыть свое „порочное

прошлое". О себе он говорит: „я молчалив, суров, угрюм".

Нина отмечает, что он—„всегда не в духе, смотрит грозно",

а Казарин, — что он „глядит ягненочком, а право тот же зверь".

Арбенин также считает Нину своею собственностью: „нет, лю-

дям я ее не уступлю". И сам заявляет, что он испытал „все

сладости порока и злодейства".

Злодей — в лице Рембо является в мелодраме Зотова

1819 г.: „Убийца и сирота" (он убивает своего друга, хочет

убить его сына, но причиной здесь не является женщина),

также — в драме Гюго: „ Анжело тиран Падуанский", где Гомодей

выступает мстителем за отвергнутую любовь. Гюго вообще куль-

тивирует „ужасный жанр" со всей серией таинственных при-

ключений, например, в „Эми Робсар", в „Лукреции Борджиа",

но эти злодеи связаны иными мотивами с основной линией

действия и рассмотрением их мы не будем заниматься. Важно

лишь отметить большую популярность героя-злодея в эту

эпоху, в духе которого создан Арбенин. (В стиле этого жанра

даются названия пьесам, например: „Кровавая рука" 1831 г.,

пер. Каратыгина. „Итальянка, или яд и кинжал" — Дюма,

в 1833, перев. Каратыгиным. „Жизнь за жизнь" (см. выше), где

каждое действие имеет характерное название: д. I—Бал, д. II—

Страшная тайна, д. III- Она спасена, д. IV - Кровавый расчет).

Окончание первой редакции „Маскарада" соответствовало

драмам, имеющим н е д о г о в о р е н н у ю развязку, например,

у Дюма в „Генрихе III", где не совсем ясно, убит ли Сен-

Мегрен, или в его же драме „Ричард Д'Арлингтон" х) неясна

]) Перевед. Каратыгиным для Алекс, театра в 1833 г—Вольф, I т., ст. 31.

судьба Ричарда после открытия отца. IV акт, прибавленный

Лермонтовым из цензурных соображений, приблизил „Маска-

рад" к гораздо более популярному типу мелодрам, где з л о д ей

и з о б л и ч а е т с я после ряда совершенных преступлений.

В драме Дюканжа Жорж карает Вернера за его злодеяния,

Эбергарда изобличает правосудие, преступление Гуго разобла-

чается.

Для обличения Арбенина Лермонтов вводит фигуру

Неизвестного, хотя для развязки достаточно одного князя.

Этой фигурой „l'inconnu", как приемом заинтриговывания, по-

стоянно пользуется романтическая драма, — выработался даже

ее традиционный костюм: плащ и надвинутая на глаза шляпа

(у Гюго в „Торквемаде", в „Близнецах" и др., у Лермонтова

в „Испанцах").Неизвестный — в р о л и к а р а ю щ е й с у д ь бы

появляется в развязке драмы Гюго: „Эрнани", 1830 г.

„На верхней ступени показывается черное домино и требует

смерти Эрнани, подавая ему яд со словами: „судьба исполни-

лась", которые напоминают слова Неизвестного: „Казнит

злодея провиденье".

Роль неизвестного и развязка „Маскарада" во 2-й редак-

ции чрезвычайно близка к развязке драмы „Жизнь за жизнь"

Беклемишева и роли в ней главного героя *).

Сердель ненавидит Д'Эперноза, похитившего у него сердце

жены и ищет случая отомстить ему, он следует инкогнито за

ним повсюду, следит за его жизнью и, наконец, осуществляет

свою месть, убивая его. Перед этим он произносит следующий

монолог: „Взгляни на меня и ты прочтешь на лице несчастного

страдальца твой смертный приговор. А, так ты еще не узнаешь

меня?.. Кто я? Я тот самый Жорж Трелан, у которого ты похи-

тил честь, похитил сердце". Он излагает ему свою историю,