Русский романтизм

устремленными к небу, задрапированную в широкий плащ. Брюллов обла-

ком легкого газа обвивает княгиню Ж. И. Лопухину. Головку княгини

Белосельской-Белозерской Грез небрежно окутывает туманным, прозрачным

вуалем. Лауренс рисует княгиню Ливен хрупкой, тонкой, почти бесплотной

в ее белом воздушном платье.

1361

стием. Глаза ее, „увлаженные негою, избытком сердечным,

как бы просящие, жаждущие ответа", уста ее манят по-

целуй (Лажечников, „Ледяной дом"). У одной из героинь

„Искусителя" Загоскина глаза, „которые при первой встрече

с вашими готовы были вспыхнуть и прожечь ваше сердце",—

все в ее внешности изобличает „пламенную итальянку;

можно было побиться об заклад, что в порыве страсти она

не остановится и умереть за своего любовника, и зарезать

его собственною рукою" (т. 4, стр. 160). Красота такой жен-

щины вызывает не благоговение, а чувственные порывы.

У Марлинского красавица могла бы „свести с ума любого из

платонических мудрецов, искусить самого постного из отшель-

ников мира" („Месть", стр. 69—7).

Наряд этих женщин не подчеркивает их бесплотности

и воздушности, а, наоборот, обрисовывает „слегка сокровен-

ные формы тела" (Марков, „Мечты и были", стр. 68—69).

Белая ткань, которая покрывала Кичкене в „Мулла Hyp"

Марлинского, прельстительно играет роскошными складками,

„обрисовывая формы тела" (стр. 38). Костюм красавицы-иску-

сительницы исполнен по „последней моде" (Загоскин, „Иску-

ситель"). Это — „щегольской наряд, выбранный самым искус-

ным кокетством, самым тонким знанием того, что идет

к лицу и может нравиться" (Полевой, „Аббадонна" стр.

120). Он „фантастически-театрален" — „белое платье, ко-

роче обыкновенных модных, черный спензер, венок на го-

лове и прекрасные, почти до плеча голые руки! Это была,

казалось, театральная Гитана" (Ап. Григорьев, „Один из

многих"). Выражение лица чувственных женщин также пол-

ный контраст вдохновенному и невинно-ангельскому выра-

жению бесплотных красавиц. Лица женщин-гурий одушевлены

страстью, соблазнительною прелестью, глаза их выражают

сладострастие и негу. Так, когда Далия из романа Куколь-

ника „Альф и Альдона" „улыбалась или с умыслом хотела

над кем-нибудь испытать силу черных глаз своих, тогда все

черты ее лица одушевлялись, играли дикою, соблазнительною

прелестью, и редкий отходил от нее без язвы" (т. 2, стр. 306).

Глаза героини романа Ап. Григорьева „Один из многих"

„облиты были преждевременной, опередившей года, сладо-

страстною влагой". У героини „Мести" Марлинского „карие;

с поволокою глаза, которые тают о г н е м неги" (стр. 69),