Русский серебряный век: запоздавший ренессанс

Главным в движении прерафаэлитов было, пожалуй, неприятие современного искусства и стремление к его реформированию. Уильям Моррис, участник и историк прерафаэлизма, в своей речи в Бирмингемском музее в 1891 году говорил: «Эта группа никому не известных до той поры людей предприняла дерзкую попытку пробиться вперед и буквально вынудила публику признать себя; они подняли настоящий бунт против академического искусства, из лона которого рождались все художественные школы тогдашней Европы. В сущности, я полагаю, мы должны рассматривать бунт прерафаэлитов как часть общего протеста против академизма в литературе и искусстве»[133].

Следует с самого начала сказать, что это движение не было ни однородным, ни в достаточной мере программным. Во всяком случае, прерафаэлиты никогда не выпускали своих художественных манифестов и не ограничивали себя каким-то чрезвычайно узким кругом последователей или единомышленников. Членов братства прерафаэлитов объединяли прежде всего дружественные или родственные связи, а идейное или стилистическое единство вырабатывалось в процессе совместного творчества и выставочной деятельности.

В стилистическом отношении прерафаэлиты не представляли какого-то единого целого. Можно говорить о некотором тематическом единстве прерафаэлитов, об их интересе к литературным источникам или средневековым сюжетам. Но в манере письма, в способе интерпретации, в стиле все прерафаэлиты были разными художниками со своим видением мира. Поэтому творчество прерафаэлитов нельзя относить к какому-нибудь одному направлению или художественному стилю, например к символизму. В такой же мере в искусстве прерафаэлитов можно найти и элементы романтизма, социальный и бытовой реализм, и даже подходы к модерну. Противники прерафаэлитов из Королевской Академии искусств обвиняли прерафаэлитов в неумении рисовать, в неспособности правильно подбирать краски. Однако, существовала и обратная сторона – сторонники и покровители прерафаэлитов. Среди них был Джон Рескин, известный английский эстетик и историк искусства, получивший широкую известность своими книгами, посвященными итальянскому искусству и архитектуре. Начиная с 1851 года, он публикует несколько статей о живописи прерафаэлитов, высоко оценивая творчество Россетти и Ханта. В «Письме в Таймс» (1851), защищая прерафаэлитов от академической критики, обвиняющей их в ошибках в передаче рисунка и цвета, он говорит, что «ошибки чаще встречаются в работах Академии, чем у прерафаэлитов»[134].

Рескин высоко отзывается о живописи Россетти, отмечая яркость его колорита, основанного на использовании приемов старой миниатюры. Особую заслугу его Рескин видит в реалистической трактовке образов библейской мифологии, которое дает новое прочтение сцен из жизни Христа. «Великий поэтический гений Россетти дает мне право приписывать ему полную оригинальность почина в той сурово-материалистической и глубоко-благоговейной правде, которое английское «братство», одно из всех школ искусства, принесло к событиям из жизни Христа»[135]. Ту же способность к глубокому пониманию мифа Рескин обнаруживает и у Берн-Джонса, который, по его словам, овладел и греческой, и северной мифологией и слил эти мифологии «в одно прекрасное гармоническое целое с прекраснейшими преданиями христианской легенды»[136]. Одно из достоинств прерафаэлизма Рескин видел в том, что в нем происходит «переход афинской мифологии через византийскую в христианскую; переход этот вначале только почувствовался, но затем был прослежен и доказан проницательной ученостью Прерафаэлитского братства, преимущественно Берн-Джонсом и Уильямом Моррисом»[137].