Русский серебряный век: запоздавший ренессанс

В 1943 году, получив известие о гибели Флоренского в сталинских лагерях, Булгаков пишет посмертную статью о выдающемся мыслителе, завершая ее воспоминаниями о картине Нестерова. «Передо мной неотвязно стоит воспоминание, а вместе с тем и предзнаменование грядущих событий и свершений. Это портрет наш, написанный нашим общим другом М.В. Нестеровым (в этом году также отошедшим от этой жизни) майским вечером 1917 года, в садике при доме о. Павла. Это был, по замыслу художника, не только портрет двух друзей, сделанный третьим лицом, но и духовное видение эпохи. Оба лица выражали одно и то же постижение, но по-разному, одному их них как видение ужаса, другое же, как мира, радости, победного преодоления. И у самого художника явилось сначала сомнение об уместности первого образа, настолько, что он сделал попытку переделать портрет, заменив ужас идиллией, трагедию – благодушием. Но тотчас же обнаружилась вся фальшь и невыполнимость такой замены, так что художнику пришлось восстановить первоначальное узрение. Зато образ о. Павла оказался сразу им найденным, в нем была художественная и духовная самоочевидность, и его не пришлось изменять. То было художественное ясновидение двух образов русского апокалипсиса, по сю и по ту сторону земного бытия, первый образ в борьбе и смятении (а в душе моей оно относилось именно к судьбе моего друга), другое же к побежденному свершению, которое ныне созерцаем… Он обрел себе свое место успокоения»[196].

Итак, в картине Нестерова мы видим не только два портрета, но и два символа. С одной стороны, видение ужаса, с другой – образ смирения и радости. Эти два образа русского апокалипсиса, при их крайней противоположности и антагонизме, замыкаются в рамках целостной гармонии и единства, воплощаясь в скромном, но пронзительно русском пейзаже. Здесь портрет, как бы преодолевая свою жанровую ограниченность, становится футурологической картиной, предсказанием будущего России. Здесь – то же настроение, что и в картине Бакста «Тerror Antiquus», которая проникнута апокалипсическим настроением заката Европы, гибелью Атлантиды. Но картина Бакста – явная аллегория, она не возвышается до символического реализма. У Нестерова символизм вытекает из реалистически точного портрета, из духовной атмосферы, которая тонко и неназойливо передана в картине.

Образ мыслителя, трагически переживающего судьбы России, не покидала Нестерова на протяжении всей его жизни. В 1922 году он пишет картину «Мыслитель», изображающего видного религиозного философа И. А. Ильина. В этой картине то же ощущение внутренней сосредоточенности, духовного проникновения в будущее.

Следует отметить, что после революции Нестеров вынужден был отказаться от многих тем и образов, которые до того времени были главными в его творчестве. Как известно, в советское время художник создает серию портретов деятелей русской науки и культуры, портретов талантливых, значительных, но вместе с тем вполне вписывающихся в парадную эстетику социалистического реализма. Но есть основание полагать, что религиозная и философская тема по-прежнему волновала Нестерова, занимала его мысль и чувство, хотя ему приходилось это тщательно скрывать. Об этом свидетельствует история его картины «У креста».